Отчий сад

Наталья поднялась на второй этаж: красиво. Очень приятные обои: золотистые, с едва заметным выпуклым орнаментом. Почему-то вспомнилось, как любит Мура придумывать свои витиеватые подписи — то один завиток сюда, то другой… Мертвый в гробе. На стене старая Митина работа — дачный пейзаж: ванна желтоватая с желтозеленой водой словно медленно уплывает по легкой ряби желто-голубой травы, по которой бродят ленивые солнечные блики лучей, не освещающих старую ванну, прикрытую синеватой тенью листвы. Ни кустов, ни деревьев на полотне. Лишь тень листвы, лишь рябь истомленной от долгой жары чуть примятой травы. Мирно спи. На втором этаже они поставили диван, накрыв его клетчатым пледом, пушистым, коричнево-рыжим. Здесь будет жить Митя, так решила она. Где бы он ни был — он приедет сюда. Светло-желтые, солнечные шторы на округ лых окнах; плетеное кресло-качалка в углу, чуть скошенный потолок, — здесь так хорошо теперь.

Она спустилась по деревянной лесенке, сделанной красиво, в форме двух вееров, образующих золотистую восьмерку, и прошла сначала в комнату бабушки — здесь она жила каждый год с мая по конец сентября. Ее диванкровать, полки с книгами и журналами, круглый старинный стол с черными гнутыми ножками, на окнах голубоватые шторы, выцветшие уже, но пусть пока повисят, к следующему лету Наталья купит другие. А может, снимет домашние, темно-зеленые, — они делают столовую мрачноватой, а на даче, среди листвы, цветов и травы, будут глядеться веселее.

Вот куда бы деть этот старый комод? Громоздкий и бесполезный. Она с улыбкой вспомнила — Митя, уезжая, пошутил по телефону — самое время открыться комоду!

— а ведь и правда, подметая, она нашла какой-то ключик. Стоит никчемная гробина. Куда же она ключик положила? Или выбросила с мусором?

Наталья прошла на террасу, пахнуло сыростью — дождь накрапывал, серое небо разбухло, но вдали уже

note 214 виднелась синева, как шелковое платье из-под волчьего

меха шубы.

А! Я положила ключ в ящик шкафа.

Шкаф стоял тут же, на террасе, старый, но еще очень крепкий — такая мебель из цельного дерева теперь редкость, и любители старины, приведя в божеский вид, могли бы использовать его с пижонством.

Ключик, несколько тронутый ржавчиной, оказался не в ящичке, а на полке, между тарелками и стаканом.

Застекленная дверь на террасу была распахнута настежь, и так приятно, так нежно пахло влажной травой и отсыревшими деревьями. Наталья, занимаясь приборкой, не замечала дождя, а он уже шел с самого утра, то сильнее, то почти прячась в листве и хвое.

…В желтой ванне прыгали гвоздики воды, серая кошка, забравшись под смородиновые кусты, возилась там, раздирая что-то лапами, помогая острыми зубами. По оконным стеклам стекали зеленоватые капли; наверное, завтра в лесу будут грузди, подумалось ей. Черные грузди почемуто никогда же внушали ей доверия, она брала только те в корзину, что назывались в народе сухими. Девчонкой она собирала грибы легко и радостно, чуяла их, спрятавшихся в порыжелой хвое, но теперь выходила в лес редко, ей душно становилось там, будто в толпе людей, в метро или переполненном автобусе. С годами и Мите и ей — как-то они с удивлением обнаружили сходство и в этом — стали нравиться открытые пространства: блеклая степь, море, небо… Она даже спала раньше на узеньком темно-красном диване, уткнувшись лицом в его слабо пахнущую пылью и тканью мягкую спинку, закрывшись одеялом почти с головой, свернувшись клубком, — но теперь ей хотелось простора и спящей. С Мурой она вообще не могла спать в одной постели — какие-то кошмары начинали сниться: то взрывы, то выстрелы, то поджоги, — она просыпалась от страха, а он порой и покрикивал визгливо во сне…

Из окна соседней дачи выглянул лохматый, багроволиций дядя Миша, поманил ее рукой, она вышла на крыльцо, поздоровалась. Он подковылял к забору.

note 215

— Теперь ты, Наталья, глава дома, — издалека начал он, кивая, как заводной медведь, всклокоченной седой головой,

— тебе заменить Елену Андреевну. Ты на нее и похожа. Мудрая была старуха. Порядочная. — Дядя Миша облокотился о забор. — Теперь такие редкость. Культура не та. Бывало, попросишь — ни в чем не откажет.

— Вы меня простите, дядь Миш, — сказала Наталья, — но вам, наверное, нужно…

— Всего десять. Десяточку. Пустячок, а приятно! Наташа сходила в дом, принесла бумажку. Он похлопал красными ладонями по толстым бокам, сунул десятку в карман и, помахав головой, скрылся за темно-бордовым забором своей дачей.

Наталья вернулась в дом. Она не очень верила, что найденный ключик и в самом деле от черного комода, — и потому, когда ключик повернулся, замок щелкнул и ящик с плаксивым звуком выдвинулся — запоздало удивилась.