Отчий дом; Первые дни в Кибуце; Три встречи

Стоит рассказать и о моем дедушке со стороны отца, которого мы не знали. Он был из "кантонистов", т. е. один из многочисленных еврейских мальчиков, которых, по приказу царских властей в России, ловили на улицах городов и отправляли служить с детства в царскую армию на 25 лет. Дедушку схватили, когда ему было 13 лет и 13 лет он прослужил в царской армии. Его пытались также насильно крестить. Его истязали и пытали и многие часы заставляли его стоять на коленях на горохе - но он не склонился. Видимо, с детства он был воспитан в религиозном духе. Все годы службы в царской армии (тринадцать лет!) он не ел ничего вареного, чтобы, не дай бог, не взять в рот трефного. {16} И после того, как он освободился - так рассказывал отец - у него все-таки осталось сомнение: не согрешил ли он в неведении? Поэтому он долгие годы спал на голой скамейке в синагоге, в головах у него лежал камень вместо подушки - во искупление грехов! Он жил в нужде и умер пятидесяти лет от роду.

Бабушку я помню очень смутно. Как мне помнится, она была очень высокая женщина, худощавая и хмурая - из-за тяжелых условий жизни.

Наша семья - Мабович - жила в Пинске. Там же и родилась Шейне, - моя старшая сестра, а я родилась уже в Киеве. Отец мой был столяр. Материальное положение нашей семьи оставляло желать лучшего. Чтобы исправить положение, отец и решил переехать в Киев. Правда, этот {17} город был за "чертой оседлости", и евреям там жить не разрешалось, но отец как специалист имел право на жительство там и даже получил работу от правительства. В то время начали строить школьные библиотеки, и отец делал для них мебель; надо сказать, он умел мастерить красивую, нарядную мебель. Осуществляя свои планы, он построил мастерскую, нанял работников. Взял ссуду в банке, где-то еще одолжил, но, в конце концов - отец говорил, что это было по антисемитским мотивам - мебель у него не раскупали. И вот мы остались без гроша. Папа уходил куда-то далеко на работу, положение семьи было трудным.

У меня не осталось почти никаких впечатлений от Киева - даже двор нашего дома не запомнился мне.

В памяти сохранились только три {18} первых событий того периода: первое - смерть бабушки, матери отца, в тот самый день, когда родилась моя младшая сестра, что живет в Америке.

Второе - слухи о погроме в Киеве. Отец не предпринимал никаких мер, чтобы спрятать семью или уехать куда-нибудь - это было для него характерным. Мы жили на первом этаже, и я помню, как вместе с девочкой соседа стояла на лестнице, ведущей во второй этаж, в их квартиру. Девочка была, наверно, моего же возраста. Я видела, как мой отец и ее отец пытались заделать досками подход к дверям.

К нашему счастью, погром тогда не разразился, но напряженность и чувство надвигающейся катастрофы - это я помню и никогда не забуду.

Третье, что мне запомнилось из того периода, это нужда и голод. Сестра моя, {19} которая старше меня на девять лет, может гораздо больше рассказать об этом. У меня же остался в памяти такой эпизод: моя сестренка, младше меня на четыре с половиной года, была еще совсем крошкой - ей было, может быть, полгодика, и мама сварила кашу, которая, очевидно, считалась тогда очень вкусной едой. Часть этой каши мама дала мне, а часть - младшей сестренке. Сестренка съела свою порцию раньше меня, и мама взяла часть из моей доли и отдала ей. Я до сих пор помню дрожь, пробежавшую по моему телу - забрали у меня такой деликатес, такое наслаждение, которое доставалось мне так редко!

Когда мне исполнилось пять лет, мы вернулись в Пинск, к дедушке. Наше возвращение в Пинск я запомнила. Дом наш {20} там был очень большой. Вся наша семья жила в этом доме - и замужние дочери тоже. Но уже тогда родилась у папы идея, что он не останется в Пинске, а поедет в Америку.

Три года прожил отец в Америке без нас. По возрасту я уже должна была поступить в школу, но я оставалась дома и училась частным образом. Я помню: я училась чтению, письму и немного арифметике. Некоторое время мы жили с дедушкой и бабушкой, а потом сняли комнату поблизости и переехали туда.

Первые свои годы в Америке отец жил, как и все иммигранты в те дни, в Нью-Йорке. Нас он оставил в России по двум причинам.

Во-первых, потому, что не было денег для покупки билетов на пароход для всей семьи и даже деньги на один билет он {21} добыл с трудом.

Но была еще одна причина: подобно многим другим евреям, эмигрировавшим из России в Америку в то время, он рассматривал свою поездку как пробную и не окончательную.

Семейный план был следующий: отец едет в Америку - страну неограниченных возможностей, в страну, где всякий приезжий может быстро разбогатеть. После года или двух лет он возвращается обратно в Россию и привозит с собою все деньги, что он там накопил.