Отчий дом

«Бабушкин штат» — стародворянский, аристократический. Кроме самой бабушки здесь жительствовали: Елена Владимировна, Наташа, Петр, Женя, сбежавшая от мужа Зиночка и склонная к аристократизму Наташина подруга, дочь алатырского городского головы Тыркина, Людочка (Людмила), прекрасно усвоившая себе все повадки и манеры чистокровной дворянской барышни, но бессильная против здоровья и пышности купецкой породы уездных девиц, изображаемых с таким мастерством художником Кустодиевым[329]. Штат этот по характеру своего населения был бы целым, если бы не нарушал этой цельности Петр, студент Казанского университета, бывший под долгим влиянием профессора Вехтерева, позитивист больше Конта[330], дарвинист больше Дарвина, материалист до цинизма, руководствовавшийся при классификации людей одним только подразделением их: на мужчин и женщин. Понятно, что такого «дворянина» не могли сдерживать никакие перегородки штатов, раз там появлялись «интересные экземпляры самок». Гладя на проделки этого внука, бабушка печально покачивала головой и шептала:

— Вот тебе и «никаких аистов!»

«Тетушкин штат» — в правом флигеле — новодворянский, безземельный. Тут — как в старом чулане: обломки шестидесятников и кающихся дворян, служивые люди, породившие оппозиционный «третий элемент» в городском и земском самоуправлении. Кроме тети Маши с мужем здесь жительствовали теперь: их дочь Сашенька с мужем, Гавриловым, она — земская фельдшерица, он — больничный врач, с двумя ребятишками (один ходит, другой еще ползает), и брат Гаврилова, только что испеченный студент, Костя, лохматый и угрюмый, полный великих дум о судьбах человечества.

«Акушеркин штат», в левом флигеле, — ярко революционный и двуликий, с неустойчивым текучим населением. Тут как-то сплетается старая народническая вера с новой марксистской, подобно Ноеву ковчегу с чистыми и нечистыми зверями: то бездействующий замаринованный террорист, то философствующий толстовец, то марксист «настоящий», правоверный, то «ненастоящий», то плехановец, то ленинец[331]. Кроме Марьи Ивановны с якутенком здесь наиболее оседлыми оказались наш знакомый статистик с трубкой, Скворешников, первоучитель материалистического понимания истории, и родная сестра Марьи Ивановны, новообращенная ярая и пламенная марксистка Ольга Ивановна…

«Штат бабы Ларисы» — толстовско-богоискательский, сектантский, отгородившийся от прочих забором, в котором, однако, была снова проделана дыра, лазейка для взаимного с прочими штатами общения. Здесь, помимо Григория с Ларисой, жили более усидчиво старик Лугачёв и побывавший в тюрьме за зловредные слухи сектант Синев. Остальное население в виде наезжавших родственников и гостей — быстро сменялось…

Таков был в это лето никудышевский зверинец.

VI

Недельки две бабушка жила спокойно: одна в целом доме да и во флигелях никого, кроме коренных жителей, не было, а хутор казался совершенно отрезанным и ничем не напоминал о своем существовании. У старой барыни сохранилась иллюзия прежнего единодержавия. Тетя Маша с мужем этой иллюзии не мешали, акушерка поджала хвост и не появлялась ни в главном доме, ни в саду, а уединялась со своим якутенком в дальнем углу парка, вообще не лезла на глаза. Не видать и не слыхать было и бабы Ларисы, крепко сидевшей за забором и разросшимися деревьями парка. Тишина была вокруг благостная, и чудилось, что барский дом с облупившимися колоннами все по-прежнему царствует в Никудышевке, попирая все окружающее. Дух «старой барыни» как бы незримо витал над ним и, должно быть, внушал всему окружающему некоторое почтение, а если не почтение, то молчание, притворный пиетет. Никто пока не приезжал гостить ни в правый, ни в левый штат. Точно и гости побаивались старой барыни, старой совой посиживавшей на дряхлом балконе и дремавшей под теплым и ароматным ветерком в своем старинном кресле…

Но вот приехал Павел Николаевич с женой, Наташей и Женькой, — и, как птицы перелетные, потянулись со всех сторон во все штаты гости званые и незваные. Бабушкин дух сразу испарился в пространство и заменился либеральным душком Павла Николаевича. Гостеприимный хозяин, просвещенный, а потому в высшей степени терпимый и деликатный человек, умевший за приятной улыбкою прятать все свои симпатии, общественные и личные, как и антипатии, особенно к женщинам идейным, — Павел Николаевич — точно привез с собою «хартию прав человека и гражданина» для всех жителей «никудышевских соединенных штатов». И бабушка сразу стушевалась и утратила свои устрашающие свойства. Жители получили все свободы: свободу слова, которую бабушка именовала «болтовней», свободу совести, которую бабушка называла, «свободой от совести», свободу сходок и собраний, которую бабушка называла «базаром», право совместного пользования садом, парком, прудами, баней и право иметь собственных гостей, с возложением всех расходов по кормлению и удовольствию населения за счет отчего дома.