От убийства до убийства

И гуркх начал рассказывать, негромко. Он объяснил редактору газеты, что ночные сторожа образуют подобие сети, которая распространяет по Киттуру правдивую информацию: один сторож приходит к своему соседу за сигареткой и что-нибудь ему рассказывает, а сосед в свой черед отправляется за сигареткой к следующему сторожу. Вот так сведения по городу и расходятся. В том числе и секретные. Та к сохраняется правда о том, что на самом деле случилось в течение суток.

Безумие, немыслимое безумие. Гурурадж вытер со лба пот.

– Так что же произошло на самом деле – Инженер, возвращаясь домой, задавил человека?

– И оставил его помирать.

– Этого не может быть.

Глаза гуркха вспыхнули:

– Вы живете здесь уже многие годы, сэр. И отлично знаете – очень даже может. Да Инженер упился допьяна, домой от любовницы возвращался, вот и сбил парня, точно бродячего пса какого, и укатил, а его оставил валяться, кишки по всей улице размазались. Утром беднягу нашел мальчишка-газетчик. Ну, полиция-то прекрасно знает, кто гоняет ночами по этой улице пьяным в дым. Так что поутру двое констеблей явились к Инженеру. А он даже кровь с передних колес машины не смыл.

– Но почему же тогда…

– Да он же первый богач в городе. Хозяин самого высокого в городе дома. Разве ж таких в тюрьму сажают? Вызвал работника своей фабрики, сказал ему: признайся, что это ты бедолагу задавил. Парень дал показания, под присягой. Мол, так и так, ночью двенадцатого мая я, пьяный, вел машину и задавил несчастную жертву. Потом мистер Инженер, чтобы заткнуть всем рты, дал судье шесть тысяч рупий, ну и полиции тоже кое-что сунул, правда, поменьше, тысячи четыре или пять, – судебная-то власть все же поважнее полиции будет. А после пожелал, чтобы ему вернули его «Марути-Сузуки», потому как машина новая, модная, да и вообще она ему нравится, вот он и сунул полицейским еще тысчонку, и они заявили, что человека сбил «Фиат», а Инженер получил свою машину назад и теперь снова носится на ней по городу.

– Боже мой.

– Работнику впаяли четыре года. Судья мог и больше дать, да пожалел прохвоста. Оправдать-то его, конечно, было никак нельзя. Ну и вот (сторож опустил воображаемый судейский молоток): четыре года.

– Я не могу в это поверить, – сказал Гурурадж. – Киттур не такой город.

Сторож лукаво прищурился, улыбнулся. Некоторое время он смотрел на тлеющий кончик своей биди, потом протянул ее Гурураджу.

Утром Гурурадж открыл единственное окно своей комнаты, вгляделся в Зонтовую улицу, сердце города, в котором он родился, вырос и почти наверняка умрет. Иногда ему казалось, что он знает здесь каждое здание, каждое дерево, каждую черепицу на крыше каждого из домов. Сверкающая в утреннем свете улица словно говорила ему: «Нет, рассказ гуркха не может быть правдой». Четкость написанных по трафарету рекламных щитов, поблескивающие спицы велосипеда, на котором катил по улице развозчик газет, подтверждали: «Да, гуркх врет». Однако, шагая к редакции, Гурурадж увидел сплошную темную тень баньяна, лежавшую поперек улицы, точно лоскут ночи, который утро забыло смести своей метлой, и душа его снова пришла в смятение.

Начался рабочий день. Он успокоился. Он старательно избегал мисс Д’Мелло.

Под вечер Гурураджа вызвал к себе главный редактор. Это был тучный старик с отвислыми брылами, с густыми, белыми, словно заиндевевшими бровями, руки его подрагивали, когда он подносил к губам чашку с чаем. На шее редактора рельефно проступали жилы, да и каждая часть его тела, казалось, криком кричала, требуя ухода на покой.

После ухода старика место его предстояло занять Гурураджу.

– Насчет этой истории, в которой вы попросили Менона покопаться еще раз… – сказал, отпив чаю, главный редактор. – Забудьте о ней.

– Но в ней имеются несоответствия касательно марки машины, которая…

Старик покачал головой:

– Полицейские, составляя первый протокол, совершили ошибку, только и всего.

Голос его понизился, тон стал небрежным, а Гурурадж по опыту знал: это означает, что дальнейшие споры бессмысленны. Старик допил чай и налил себе еще чашку.

Грубость главного редактора, хлюпанье, с которым тот прихлебывал чай, усталость, скопившаяся за несколько бессонных ночей, все это взвинтило Гурураджа, и он выпалил:

– В тюрьму могли посадить невиновного, а преступник гуляет на свободе. И все, что вы можете сказать, – забыть об этой истории?

Главный редактор снова поднес ко рту чашку, и Гурураджу показалось, что старик утвердительно кивнул.

Он вернулся в ИМКА, поднялся в свою комнату. Лег на кровать и лежал, глядя в потолок. Когда в два часа зазвонил будильник, Гурурадж еще не спал. А выйдя на улицу, услышал свисток – проезжавший мимо полицейский помахал ему, точно старому знакомому, рукой.

Луна быстро убывала; еще несколько суток – и ночи станут совсем темными. Он шел все тем же маршрутом, точно ритуал совершал: сначала медленно, потом, перейдя главную улицу и нырнув в боковую, все прибавлял и прибавлял шаг, пока не добрался до банка. Гуркх сидел на своем стуле – винтовка на плече, тлеющая биди в пальцах.

– О чем сообщило сегодня сарафанное радио?

– Сегодня ни о чем.