От тёмного истока

— Определённые дела призвали меня в охотничьи угодья на севере долины. Это не должно касаться ваших обязанностей, Андрей Кимович. Там стоит только лишь моя личная избушка. А вы, как я понимаю, хорошо справились со своей проверкой? Владимир Владимирович вот тут говорил мне, что никаких замечаний не было выявлено. Стало быть, у нас всё хорошо, как я и говорил вам изначально?

— Хорошо-то хорошо, — ответил я. — да немного хорошего. К сожалению, ваш управляющий показал мне далеко не всю территорию проверяемых предприятий, да и ни с кем из обычных работников побеседовать не дал. Не вполне, то есть, исполнил ваше же указание о полном содействии…

Граф нахмурился ещё сильнее и грозно глянул на Пузина. Тот совершенно скукожился под страшным взглядом хозяина. Однако Залесьев быстро сообразил, что я попросту пытаюсь вбить клин между ним и его же главным помощником, и, легко махнув рукой, сказал:

— Уверен, что Владимир Владимирович показал вам наиболее значимые участки производств, не обременяя излишними обходами. Что же до бесед с рабочими, то в столь горячее время, как период весенне-полевых работ, им не до разговоров с высокими проверяющими, поверьте. К тому же, насколько мне известно, со старшими смен вас знакомили.

Пузин воспрял духом и задышал свободнее.

— Да и вообще, стоит ли об этом сейчас? Мы же все отдыхаем, расслабляемся после трудового дня, так ведь? Как вы находите салат, Андрей Кимович? Мой шеф-повар изумительно сочетает рукколу с кровяной колбасой, не правда ли?

— Да, очень хорошо, — откровенно нагло соврал я — не заметить, что я даже не притронулся к блюду, было невозможно. — Очень вкусно.

— Владимир Владимирович, поухаживайте за Андреем Кимовичем, подложите ему ещё немного гусиного паштета… Почему-то наш гость очень мало ест…

Пузин от души навалил мне в тарелку паштета и с кривой ухмылкой протянул хлебную корзиночку, стоявшую между нами. Чуть наклонив голову, я презрительно глянул на него и не сделал никаких встречных движений, чем заставил графского холуя с едва слышным ворчанием поставить корзинку обратно на чёрную клетку скатерти.

Подали суп. Я заглянул в тарелку, понюхал содержимое — пахло вкусно, кажется, это был томатный суп с фасолью — но есть, разумеется, не стал. Мария Залесьева наклонилась к мужу и что-то зашептала ему на ухо, поглядывая на меня и на Анну. Ну, не надо было быть семи пядей во лбу, чтобы понять, о чём она говорила.

Граф чуть приподнял руку, и бесшумно подошедший Сомов наполнил фужеры красным вином.

— Я предлагаю первый тост! — провозгласил граф. — За присутствующих здесь прекрасных дам!

Все (кроме мирно спящей графини Аделаиды) зашумели и потянулись чокаться. Я тоже приподнялся с места и протянул руку с фужером, неосознанно пытаясь встретиться взглядом (и бокалами) с юной Анной. Но граф, сделав целенаправленное движение, опередил всех, легонько ударил своим фужером о край моего и поверх звякнувшего стекла посмотрел мне прямо в глаза.

Когда наши взгляды встретились, что-то словно бы обожгло меня. Странная тревога пронизала всё моё существо, и сердце забилось быстрее. Глаза графа таили в себе чёрную бездну. Его зрачки немного расширились, и казалось, были готовы поглотить меня целиком. Он чуть приподнял край верхней губы, обнажив безупречно-белые зубы, и эта ухмылка была страшнее звериного оскала. «Малинов», — услышал я лишь мне предназначавшиеся слова. — «Ты совершенно уверен в том, что хочешь идти против меня? Ты осмеливаешься бросить вызов Тьме? Ты этого хочешь? А ты не боишься?»

Если достаточно долго смотреть в бездну, бездна станет смотреть на тебя, вспомнилось мне старинное мрачное присловье. Впервые я испытал что-то похожее на страх. Ведь я был практически один. До Москвы, до моих коллег и боссов из Организации было далеко… Несмотря на уверения Сефироса и Зиновьева, что они могут мне помочь даже дистанционно, сейчас верить в это было очень трудно. Неожиданно я осознал, что за этим чёрно-белым столом всем, в общем-то, всё равно, жив я или мёртв, кроме, быть может, юной дочери графа… Да и та, не исключено, строила мне глазки по указу отца — мало ли?! И осознавать такое было очень и очень неприятно и, пожалуй… страшно. Но тут же во мне проснулась злость, и прежний гнев окреп и стал чем-то вроде светлой ярости — да что я вам — запуганный холоп? Баран на бойне? Неужели ты думаешь, графёныш, что можешь вот так запросто решать судьбы и жизни людей? Да кем ты себя возомнил? Думаешь, никто не смеет пойти против тебя? Так вот он я — смею! За всех, кого ты застращал, замучил, похитил, погубил — я! Чтобы защитить людей от тебя и таких как ты — я здесь!