От создателей Камасутры

Джамш ушел к себе, за стенку. Печка – это хорошо. Я представила себе горячую русскую печку. Нет! Это я, конечно, губу раскатала. Буржуйка – это реальнее. Но тоже – тепло. Штук пять ватных одеял и горячий чай, хорошо бы, с булочками, или, скажем, какао.

Пока я предавалась этим бытовым мечтаниям, принесли «печку». И одеяла.

Монах, кажется, на этот раз другой, не тот, что нас провожал, – поди их разбери, все лысые, с миндалевидными, чуть раскосыми глазами, в малиновых одеяниях, – сложил стопку тонких шерстяных одеял на кровать, печку поставил на пол и удалился.

Я не заорала. Сначала пересчитала одеяла. Три штуки. Та-ак! Теперь «печка». Я повертела в руках глиняный сосуд с отверстиями, идущими по кругу, в горшок был плотно уложен хворост. Поджав губы, я ногой распахнула свою дверь и, меча громы и молнии, выскочила во двор.

За кого меня здесь держат?! За белого медведя?!

Через час мое окно было наглухо законопачено, а двое монахов притащили откуда-то тюфяк, набитый сеном. Похоже, набили его только что, специально «по случаю», для меня. Дверь завесили двумя плотными одеялами. Старенький монах с ящиком инструментов в руках тихо шаркал сандалиями по двору – он только что закончил прибивать одеяла к косяку.

В келье появились еще три «печки». А во дворе побывали не менее пятидесяти человек монахов, приходивших исключительно «по делу». В действительности, как я полагаю, слух о чокнутой европейке, вторгшейся в их владения, облетел весь монастырь. Настоятель не поблагодарит меня за такой переполох! Но не замерзать же мне?

Джамш укрылся от стыда в своей келье и не отзывался на мои реплики. Ладно, потом с ним помирюсь.

Устроившись на новом месте со всеми возможными удобствами, я отправилась осматривать монастырь. Когда мне еще доведется это сделать, особенно учитывая мое поведение. Думаю, в монастырях Ладакха на ближайшие лет сто я стану персоной «нон грата».

Чтобы хотя бы частично искупить доставленные монахам неудобства и не смущать их своим внешним видом, я намотала сари поверх джинсов и свитера, надела сверху куртку и, сочтя все на свете нормы этикета максимально соблюденными, двинулась на экскурсию.

Было около полудня. В монастыре царила почти звенящая тишина, только холодный ветер посвистывал в проулках. Я прошла через два дворика, заглянула в большой дом с открытыми настежь большими дверями – никого. Где же все? Бродить в одиночестве было неуютно и даже как-то страшно. Я боязливо вышла из пустого зала и остановилась в раздумье.

Лезть без спросу в чужой дом – неприемлемо. А спросить не у кого. Надо найти людей… Я замерла. Откуда-то до меня донесся отголосок тихого детского смеха. Наверное, послышалось. Но все же я двинулась на этот звук и, поплутав немного, вышла к открытой террасе, на ступеньках которой сидели человек десять мальчишек, лет от семи до двенадцати. Они щурились на ярком солнышке и весело болтали. Все они были одеты в монастырские бордовые тоги и наголо острижены. Увидев меня, они ничуть не удивились. Точнее, не удивились мне лично, зато с большим интересом осмотрели мой наряд. Прикрыв рты ладошками, они начали пересмеиваться и, судя по всему, отпускать на мой счет далеко не самые лестные замечания.

Я придирчиво осмотрела себя. По-моему, все в порядке. Может, несколько объемно, но ведь на улице холодно, а сари почти что из шифона. Решив не обижаться, я улыбнулась милым детям и спросила, где мне найти старших, кого-то, кто сможет показать мне монастырь.

– Я могу, – живо вскочил со ступеней парнишка лет восьми, с румянцем на круглых оливковых щеках, с хитрыми раскосыми глазками и оттопыренными ушами.

Он по-свойски взял меня за руку и потащил в дом. Остальная компания, похоже, позавидовала его сметливости и проводила нас любопытными глазами.

Мальчик хорошо говорил по-английски. Во всяком случае, гораздо лучше меня.

Обедала я, устроившись на самой высокой террасе монастыря. Мы с Таши – так звали моего нового приятеля – сидели рядышком на ступенях, держа в руках миски с дымящимся супом, и любовались роскошным видом на окрестные вершины и лежавшую далеко внизу равнину. Ветер кружил вокруг нас, напевая свою тоскливую песню. Солнце грело мне ноги и слепило глаза.

До обеда мы вместе с мальчиком обошли монастырь. Таши показал мне школу с расстеленными на полу циновками, библиотеку, в которой хранилось собрание ценнейших древних рукописей, аккуратными пестрыми свитками лежавших в расписных деревянных шкафах, собрание всевозможных редкостей, самую большую в мире танка, вышитое яркими нитками и украшенное жемчугом и драгоценными камнями полотно высотой в три этажа, изображавшее жития святых и Будду. Раз в двенадцать лет, в год Обезьяны, во время фестиваля, его выставляют на всеобщее обозрение.

Насмотревшись вдоволь на буддистские реликвии, я с удовольствием вкушала пищу земную.