От рук художества своего

"Этот моляр, — думала императрица, — хороший мастер, он изобразил их так, как и требовалось, — в непринужденной позе, и они у него точно влюбленные голубки".

Анна Иоанновна смотрела, а у Андрея шевелилась кожа на спине. Ведь он опасно сосвоевольничал — взял и вместо жениха едва заметно представил самого себя, благо что они были несколько похожи. Это не принц Антон, это он, Андрей Матвеев, обнимал принцессу одной рукой, а другой держал ее за тонкие, длинные пальцы. А невеста, которой было наплевать и на портрет, и на жениха, не то молчаливо допустила эту подмену, не то просто ничего не заметила. Во всяком случае, когда она видела портрет в последний раз у него в мастерской, она ничего не сказала, а только улыбнулась одной половиной лица.

— Ну что ж, неси показывай государыне!

Эту штуку тогда Матвеев проделал с легким сердцем, с наглостью какого-то отчаянья: "Э, все равно!" А сейчас стоял и ждал, чем же это все окончится, и ему было страшно.

Правда, накануне того дня, как ему пришел вызов во дворец для просмотра, к ним заглянул Иван Яковлевич Вишняков. Андрей ему очень обрадовался и, не давая раздеться, потащил в мастерскую, поставил картину на мольберт.

— Ну, гляди, Иван, и говори все, что видишь и думаешь.

Иван Яковлевич долго смотрел, отходил, нагибал голову то влево, то вправо, потом сказал:

— Хорошая картина! Отделка тщательная, колорит выдержан, прилежания и усилий истрачено много! Вот и все. Вольная картина, видать, что писана по охоте, а не по принужденью.

— Ну, спасибо, Иван.

Андрей подошел к нему, чмокнул в жесткую щеку.

Вишняков взглянул на Матвеева, загадочно улыбнулся, спросил:

— Ты что же, хочешь это сдать заместо заказного? Того же Савку, да на других санках, а?

"Раскусил-таки! Вот злыдень! — оцепенело подумал Андрей. — Разгадал, дьявол".

А сказал как ни в чем не бывало с усмешечкой:

— А что? Была не была, хочу спробовать, авось сойдет.

— Гляди, Андрей, одна спробовала — медведя родила, как бы голова твоя с плеч долой не сошла. — Вишняков провел указательным пальцем по горлу.

А сам с гордостью подумал о том, что такому, как Матвеев, художнику все по плечу. Высвободил он все немалые свои силы, оперся на собственные крылья и летит, летит, никто его не остановит… Большую Андрей высоту набрал в художестве, большую!

— Дьявол ты, Андрюха, — сказал Вишняков Матвееву. — Написано нежно, светло, цветно! Все крепко, богатый коричневый фон. Раскатал слой краски, как аглицкое сукно. Увязано в одно, слажено, это ж надо, сущий дьявол! Ну, тащи с богом! Ничего они не раскусят. Сполнено по всей форме и со тщанием. Чего же им еще?!

Меж тем императрица постояла, посмотрела, потом обернулась к герцогу.

А Бирон, или Бирен, а может, и Бюрен, смотрел на картину внимательно и холодно. Андрею казалось — подозрительно. У Бирона был цепкий взгляд знатока. Андрей ощутил укол дурного предчувствия.

"Курляндца не проведешь!"

А Бирон, который кроме лошадей питал тайную слабость к свободным художествам и уважал их, обратился к Андрею:

— Это и есть…

— Так точно, это двойной портрет, ваше высочество… Сие мне и заказывали!

Неожиданно для себя Андрей бойко ответил по-немецки и тут же почтительно поклонился, хотя у него все поджилки дрожали.

Герцог продолжал молча смотреть на картину, словно вслушивался в нее.

Карлица вдруг едва заметно, но все-таки явственно кивнула моляру головкой и подмигнула крошечным, как бусинка, глазком.

"Сойдет, — вдруг мгновенно решил Андрей, — ей-богу сойдет, честное слово, сойдет!"

А карлица скорчила гримасу в спину Бирона и показала ему розовый язык толщиной с палец.

От неожиданности Матвеев хмыкнул носом.

Бирон повернулся к императрице и сделал какое-то незаметное движение. Потом он порывисто подошел к самой картине, присмотрелся к какому-то месту на ней и даже потрогал это место растопыренными пальцами. Он глянул на Матвеева жестким, царапающим взглядом.

"Попался, — застучало у Андрея в висках. — Теперь могила. Если герцог раскусил, унюхал, то ждать от него милости — все равно что от бабы добродетели".

— Так, значит, это двойной портрет, что тебе заказывали к свадьбе принцессы Анны? — спросил Бирон. Его толстый короткий палец указывал на картину, а глаза, темные, страшные, совершенно без зрачков, вопросительно вонзились в моляра.

— Он самый, ваше высочество, это принцесса Анна и принц Антон, — ответил Матвеев, выдерживая взгляд герцога.

Глаза Бирона держали моляра, как когти. И Андрей увидел в них коварную, торжествующую хитрость, но он так и не понял: догадался герцог или только заподозрил?

Матвеев посмотрел на императрицу, потом на Бирона. Она — вся черная, он — весь белый. Оба чужие, холодные. А где-то там, между ними, невидимый и неслышимый, положив голову на лапы, дремал ангел смерти Андрея.

Императрица подошла к креслу и тяжело опустилась в него. Бирон стал рядом.

Андрей искал зацепку спасения.

И тут ему в глаза ударило большое квадратное зеркало на стене над креслом императрицы. Не само даже зеркало, а часть спины императрицы, отраженная в нем. Ее величество как бы вывернули вдруг задней частью вперед.