От рабства к свободе

У нас теперь принято говорить, что христианство приносит общечеловеческие ценности. Это верно. Но если уж говорить об этих ценностях, то скажу вам откровенно: возьмите «Нравственные письма» Сенеки, римского философа, современника евангельских событий, — все эти общечеловеческие ценности вы там найдете! И мужество, и выдержку, и доброту, и чистоту мыслей, и честность, и даже самоотверженность — все найдете. Это прекрасная литература. Так же как писания Эпиктета, римского стоика, как и писания других стоиков. Это великолепно. Это глубже, чем Мон-тень… И это, действительно, книга о жизни.

Недавно вышла в новом переводе книга императора Марка Аврелия «Наедине с собой». (Я читал ее в старом переводе.) Это одна из лучших книг мировой истории! Этот человек, которому подчинялась огромная Римская империя (конец II века нашей эры), — какие он находит слова о жизни, о смерти, обо всем… Вот тебе и общечеловеческие ценности — не нужно ни христианства, ничего.

Я говорю это к тому, что Евангелия содержат нечто, повторяю, бесконечно большее. А что содержат — вы должны понять и почувствовать по мере углубления в этот текст.

Знаменательно, что Христос никогда не говорил о Себе прямо, определяя Свою роль: это было всегда косвенное свидетельство. Он говорил: «Я есть дверь (врата)… Я есть виноградная лоза, а вы ветви». Он говорил: «Я и Отец — одно». Но это опять было тайной, потому что так мог сказать и индийский мудрец, который считал себя единосущным Брахману…

А в Апокалипсисе Он говорит о Себе: «Я есть Альфа и Омега, начало и конец». И когда Он должен был сказать о Себе как о Христе, Царе, Он не сказал: «Я — Царь». А Он сначала спросил учеников: «За кого Меня считают люди?» Они начали говорить: «за пророка, за Иоанна Крестителя, который ожил… за Илию-пророка». «Авы?» Тогда Петр сказал: «Ты Царь, Ты Христос, Сын Бога Живого». То есть Он всегда ожидает ответа человека, чтобы человек сам это почувствовал.

Он не навязывает ему извне Свою тайну. Почему? Потому что она с величайшим трудом формализуется в какой-то отточенной форме. Ее надо постичь внутренним видением. Ее надо услышать внутренним ухом; недаром Христос любил старинную поговорку: «кто имеет уши слышать, да слышит».

Можно иметь уши, но глухие. Этот звук особый. Это то, что дано человеку, единственному из всех существ, — услышать гармонию сфер, услышать голос Запредельного. И очень часто словами сказать об этом почти ничего нельзя. И все то, что говорится о Христе, это всегда метафора.

Образ Его поразителен тем, что нарушает все литературные традиции.

Во дни моей юности в советской литературе присутствовали такие «розовые» герои, которых по заказу изготовляли верноподданные писаки. Но даже они, создавая этих розовых, безгрешных «кавалеров Золотой Звезды» и председателей колхозов, — даже они обязательно где-то должны были найти в этих людях какую-то негативную черточку; иначе все становилось безнадежно, литературно, абсурдно. Ибо рельефна может быть только фигура, у которой есть тени. Я думаю, вам понятно: потому что все мы — существа с тенями. И вот каждый из четырех евангелистов создает совершенно светлый образ. И казалось, Он должен быть литературно неосязаемым, бесплотным. Но Он настолько могуч, что разбивает барьеры стран, языков, народов и эпох! Он остается живым и сегодня.

Вот эта тайна в христианском богословии называется тайной боговдохновения. Это значит, что люди, может быть, даже не обладающие ярким литературным талантом, под влиянием какого-то особого вдохновения создают уникальные произведения; уникальные не в чисто литературном смысле, а по своим свойствам…

Уже полвека я читаю эту книгу, но все время нахожу в ней что-то новое. Она настолько многослойна, что как бы отвечает твоему настроению, твоему состоянию, она может тебя упрекать, она может вести с тобой беседу, она может от тебя закрыться и стать совершенно недоступной, просто набором букв.

С чем это связано? Если бы это написал один человек, если бы был один евангелист, мы, по крайней мере, имели бы право сказать: жил литературный гений, самородок, который и создал это. Жан Жак Руссо говорил, что создавший, выдумавший такой образ был бы более поразителен, чем сам оригинал.

Но мы находим четырех авторов. И поэтому, по-видимому, речь идет не о создании образа, а Его отображении. Я всегда вспоминаю слова немецкого историка Юлихера (он жил в начале нашего столетия), который очень глубоко изучал Евангелия и говорил, что чувствуется, как евангелисты едва справляются с той темой, с тем образом, с тем материалом, как он говорил, которым им надо было овладеть. То есть они были ниже сами по себе как писатели, как люди, ниже того, о чем они говорили.

Возникает естественный в ваших устах вопрос: но все-таки, стоит ли за этим сводным повествованием какая-либо реальность? Может быть, четыре автора, в конце концов, оказались гениями и создали эти произведения.

История борьбы вокруг этой проблемы — настоящий фантастический, приключенческий, детективный роман. К сожалению, на русском язы-