От первых проталин до первой грозы

— Нанять бы кого? — в раздумье проговорила она. — Да кого к такому больному наймёшь? Тут именно сиделка, опытная сиделка нужна. — Мама покосилась на дверь в кухню и, понизив голос, продолжала: — Хорошо ещё, что Дарья не скандалит. Она ведь почти каждый день туда ходит, всё делает: и печь топит, и пол моет, и грязное ведро после него выносит… Пока что молчит. А надолго ли? В любой день может зашуметь. И права будет — совсем не её обязанность за каким-то больным в другом конце города ухаживать.

— Я сам удивляюсь, что она до сих пор ещё не расшумелась, — ответил Михалыч. — Может, и ещё потерпит. Приплатим ей к жалованью. Ты ей скажи об этом.

— Да я уж и говорить про это боюсь. Пока она молчит, и я тоже.

Мама сразу примолкла. Дверь из кухни отворилась, и в столовую вошла тётка Дарья, принесла что-то к ужину.

Она поставила на стол кастрюлю и сурово взглянула на маму:

— Я хочу отпуск взять. Сколько лет служу, ни разу ещё не брала.

Мама испуганно взглянула на Михалыча, потом умоляюще на тётку Дарью:

— Но почему же именно теперь? Ведь ты сама, Дарьюшка, видишь, сколько дел, сколько хлопот, огорчений…

— Всех дел не переделаешь, — мрачно ответила старуха. — Есть дела какие поважней, а есть, что и обождать могут.

Мама хотела что-то ответить, но тётка Дарья не дала:

— А не отпустите подобру, тогда расчёт давайте, совсем уйду от вас.

— Дарьюшка, мы понимаем, что ты устала, что Пётр Иванович…. Это совсем не твоё дело. Мы тебе отдельно заплатим. Потерпи немного. Ему уж недолго осталось…

— Вот то-то и есть, что недолго, — перебила тётка Дарья. — Совести у людей нет. Человек помирает, и всё один. Жил, горемычный, один, и смертный час подходит — опять один. Да ты подумай только, — сурово глядя на маму, продолжала она. — Может, к нему ночью Сама придёт. Как её одному-то, одному во всём доме встретить?! — Дарья боязливо взглянула в тёмный угол и торопливо перекрестилась. — Тут от одного страху сразу помрёшь. А мы его, горемычного, одного на ночь со всякими ужасами оставляем. Он ведь всё видит, всё понимает, только молчит. Потому как податься некуда. Вот и молчит. — Дарья решительно тряхнула головой и закончила: — Нет, так поступать не по-божески, так только изверги поступают. Или отпуск давайте, или расчёт. Провожу его до последнего, опущу в могилку, потом и вернусь. Возьмёте — ваша воля, не возьмёте — другое место найду. Была бы шея, а хомут найдётся. — Она вызывающе взглянула на маму, потом на Михалыча.

Оба сидели, окаменев от изумления.

Наконец мама опомнилась и с облегчением вздохнула.

— Дарьюшка, милая моя! — радостно заговорила она. — Никакого отпуска тебе брать и не нужно. Мы вот только что с Алексеем Михайловичем говорили о тебе, о том, что тебе тяжело за Петром Ивановичем ухаживать. Боялись, что ты откажешься. А ты, выходит, совсем наоборот…

— Нет, уж давайте или отпуск, или расчёт! — упрямо заявила тётка Дарья. — А так я не согласна. Я не двужильная. И тут готовь, убирай, посуду мой… И туда тоже ведь не в игрушки играть хожу. Это понимать надо.

— Да я понимаю, всё понимаю, — ответила мама. — Мы тебя сами просим пойти временно пожить у Петра Ивановича, пока он… Ну, может быть, поправится.

— Не поправится он! — мрачно возразила тётка Дарья. — Я хоть и не учёная и дохторской науки не изучала, а как глянула на него, так сразу угадала: не жилец он на этом свете, что ни говорите — не жилец! Я ему прямо это сказала: пусть и не ждёт и не надеется.

— Зачем же ему-то?! — воскликнула мама. — Да разве больному человеку такие вещи говорят?

— А почему же и не сказать? Он человек с понятием, вразумительный человек, ему допрежь всех других об этом знать надо, чтобы в последний путь подготовиться.

— Напугала ты его, — покачала головой мама.

— А зачем пугать, чего бояться? — спокойно возразила тётка Дарья. — Он человек смирный, беззлобный, никого не утеснил, не обидел. Прожил жизнь честь по чести, ему помирать бояться нечего. Не злодей какой-нибудь.

— Всё-таки зря ты об этом с ним говорила, — покачал головой Михалыч. Ну, да что сказано, того не вернёшь.

— И нечего ему об этом тревожиться, — настаивала на своём тётка Дарья. Дело известное, все по той же дорожке пойдём. Только вот проводить человека, в последний путь проводить обязательно нужно. Чтобы не заробел, когда Сама за ним придёт…

— Ну ладно, ладно! — поёживаясь, как от мороза, перебила её мама. Значит, ты у него пока поживёшь? Иди с богом, спасибо тебе. Мы тоже, как сможем, заходить будем, еду вам принесём и так проведаем.

Тётка Дарья хотела уже идти в кухню, но вдруг приостановилась и с недоверием поглядела на маму:

— А может, лучше всё-таки в отпуск или в расчёт?

— Да зачем же? Мы же тебя и так сами пускаем, без всякого отпуска, даже сами просим пожить у Петра Ивановича.

— То-то, сейчас просите, а потом отчёт спросите, — насмешливо сказала она, — почему обеда нет да почему посуда не вымыта. А я не двужильная: не могу и туда и сюда мотаться.

— Нет-нет, ничего не спросим, — старалась успокоить её мама. — Я, пока ты там будешь, сама поготовлю, всё сама сделаю.