- Попробую, - улыбнулся Серёжа. Он уверенно взял в руки ружьё, прищурил левый глаз и прицелился.
Щёлкнул выстрел. Мы все трое поспешили к листу - посмотреть, куда попала пуля.
- Эти метки от моих пуль, - сказал Михалыч. - Их я отмечаю красным карандашом. А вот без пометки - твоя, значит. Молодчина, почти в самый центр попал!
- Ну, а теперь ты попробуй, - обратился ко мне Михалыч, подавая ружьё.
Я взял его и попробовал прицелиться. Но руки от волнения дрожали, ружьё прыгало то вверх, то вниз.
- Да ты не волнуйся, - сказал Михалыч. - Целься спокойнее, как Серёжа.
Но, чем дольше я целился, тем ружьё прыгало всё больше. Наконец я, уже не видя никакой цели, нажал спуск. Выстрел - и пулька ударилась в стену, далеко в стороне от доски.
- Эх, брат, - покачал головой Михалыч, - так не годится! Так мы всю стену изрешетим. Мамаша нам задаст на орехи.
Я молча отдал ружьё Михалычу, чувствуя, что я самый несчастный человек на свете. Не то что в цель, в доску попасть не сумел.
Михалыч с Серёжей выстрелили ещё по разу. И Серёжа попал в цель даже лучше, чем Михалыч.
- Да, у тебя рука прямо стальная и глаз меток… - хвалил его Михалыч. Ну, а ты что же, совсем завял? - обратился он ко мне. - Пробуй ещё, а то так никогда и не научишься.
- Я лучше завтра попробую, сегодня что-то голова болит, - уклончиво отвечал я.
- Ничего, ничего. От этого голова не развалится. Ну-ка, пальни ещё разок.
Я нехотя взял ружьё, уже почти без всякого волнения: «Все равно не попаду, только стенку исковыряю». Нехотя прицелился и стрельнул.
- Вот это неплохо! - похвалил Михалыч. - Видишь, хоть не в кружок, а в лист уже попал. Ну-ка, ещё раз.
Я выстрелил ещё раз.
- Да теперь совсем хорошо, прямо рядом с Серёжиной! Ну, брат, ты живо и нас обстреляешь, а говорил, что не можешь.
От такой удачи я сразу подбодрился. Начали стрелять все трое по очереди. Серёжа с Михалычем попадали почти одинаково. У меня дела шли похуже, но тоже не так уже плохо. Хоть в центр я и не мог попасть, но и мимо доски в стенку больше не попадал. Наша стрельба затянулась до самого позднего вечера. Наконец в кабинет вошла мама и сказала:
- Вы что же, всю ночь намереваетесь палить? Фу, какой воздух, всю комнату порохом протушили! Будет, будет!
- Ещё по одному разочку, только по одному!
взмолились мы.
- Ну, по одному, и хватит, - согласилась мама. Она сама присутствовала при этой заключительной стрельбе, и я при ней первый раз тоже попал в кружок.
- Молодцы, молодцы! - похвалила мама. - Идите ужинать, а то всё простынет.
ПЕРВАЯ ДИЧЬ
Только три дня осталось до первого сентября - до этого страшного дня, с наступлением которого я считал, что моей привольной жизни придёт конец, И это было особенно обидно именно теперь, когда мы нашли самое чудесное занятие, какое только бывает на свете, - стрельбу из ружья. Ещё денёк мы постреляли в кабинете Михалыча в цель, а потом все трое решили пойти на настоящую охоту.
- Только вот что, ребятки, - сказал перед выходом Михалыч, - зря, без цели убивать никого не нужно. Это бессмысленная жестокость, а неохота. Но я уже заранее всё обдумал и вместе с ружьём просил привезти мне из Москвы вот эту книжицу.
И Михалыч взял со стола какую-то тонкую книжку в сером бумажном переплёте.
- Это руководство к набивке чучел зверей и птиц, - пояснил Михалыч. Оно-то нам теперь как раз и потребуется. Мы будем стрелять птиц и сами же делать из них чучела. Вот у нас и будет тогда две коллекции; одна насекомых, а другая - птиц.
Предложение Михалыча мы приняли с горячим одобрением. Теперь у нас была ясная цель, для чего мы будем стараться застрелить какую-нибудь птицу.
- Пойдёмте за город, - сказал Михалыч. - Там скорее всего и галок и ворон разыщем, а может, и ещё какую дичину подстрелим.
Мы пошли.
Вот и брёвнышки, на которых мы с Михалычем отдыхали однажды ранней весной, когда ещё только начинал таять снег. Теперь всё кругом было совсем другим: серая, завядшая трава, а на деревьях - жёлтые поредевшие листья.
Выглянуло из-за низких облаков солнце, и всё кругом сразу повеселело. Особенно хороши и прозрачны сделались дали. Отчётливей вырисовались на горизонте лесочки, деревни и жёлтые пятна убранных хлебных полей.
Михалыч сел на брёвнышко, снял шляпу, подставляя голову ласковым, нежарким лучам осеннего солнца, и закурил.
- Хорошо, друзья мои! - сказал он. - Очень хорошо! А помните, как вот про такой же денёк в стихах у Тютчева говорится:
Как это тонко подмечено: «Весь день стоит как бы хрустальный…» Ведь действительно: будто через голубое хрустальное стекло вдаль глядишь. Посмотрите внимательно: воздух так и переливается, так и сверкает.