От первых проталин до первой грозы

- Зимой тоже на воле хорошо,- сказал он.- А всё-таки, сынок, что ни говори, а краше всего - это весна. Вот коли доживём до весны, сойдёт снег с полей, зазеленеют, поднимутся озими, мы с тобой и махнём опять за перепелами. Помнишь, как прошлое лето

ходили?

Я кивнул головой. Не знаю отчего, но эти планы на весну меня почему-то сейчас совсем не радовали. Мне было очень грустно, и всё казалось, что сам Пётр Иванович не очень верит в то, что всё это сбудется, уж очень часто он добавлял: "коли доживём", "если

будем живы"...

Поэтому я от всей души обрадовался, когда хлопнула входная дверь и в комнату вошла мама. Она принесла Петру Ивановичу еду. От мамы попахивало свежестью, холодком. С морозу она разрумянилась и казалась очень весёлой.

- Ну, как наши дела? - бодро спросила она у Петра Ивановича.

Тот привстал, сел в постели и сразу повеселевшим голосом ответил:

- Спасибо, Надежда Николаевна, спасибо, родная. Теперь гораздо лучше.

- Да я это и так вижу,- кивнула головой мама.- Сегодня вы много свежее выглядите.

Она вынула из корзиночки чистую салфетку, постелила на стол, поставила на неё тарелку и налила супу.

- Кушайте, пока тёплый. Я уж в бумагу его завернула, чтобы дорогой не остыл. А это манная каша. Её с вареньем можно.

- Спасибо, спасибо. Вы уж не хлопочите,- говорил Пётр Иванович.- Я сейчас есть не хочу, недавно только чай пил. Я попозже, вы уж не беспокойтесь.

Мама посидела, поговорила немножко и собралась уходить. Я пошёл её проводить да кстати понёс горсточку конопли, высыпать в саду птицам.

Возвращаясь обратно в дом, я случайно заглянул в окошко, заглянул и остановился, не понимая, что такое происходит. В комнате, в полуоборот ко мне, стоял Пётр Иванович. Еле держась от слабости на своих тощих, как сухие палки, ногах, он поспешно выбрасывал в помойное ведро еду, которую принесла мама. Выбросил, задвинул ведро в угол, а сам с огромным трудом снова забрался на кровать. Меня он не заметил.

Когда я вошёл в комнату, он уже лежал в постели и вытирал губы платком.

- Поел, хорошо поел,- сказал он.- Спасибо твоей мамаше за хлопоты, за заботу...- Он поглядел на меня и вдруг по моему растерянному лицу догадался.- Ты видел, в окно видел? - с испугом проговорил он.

Я кивнул головой.

Пётр Иванович в изнеможении откинулся на подушку. Секунду мы оба молчали. Потом он обернулся ко мне и почему-то шёпотом заговорил:

- Ты мамаше не говори, ничего ей не говори! - От волнения он задохнулся, потом продолжал: - Не могу, сынок, проглотить, не проходит, вот тут не проходит.- И он своим костлявым, иссохшим пальцем указал на основание шеи.- Будто ком какой в горле стоит, стоит и пищу не пропускает. Что проглочу, то и обратно выплюну. Только чаёк да водица проходят.

Я слушал это страшное признание и не знал, что

отвечать.

- А есть-то хочется? - спросил наконец.

- Хочется, иной раз ох как хочется, а вот натура не принимает.- Он помолчал и, вздохнув, заговорил каким-то совсем чужим, глуховатым голосом: Не дожить мне, сынок, до весны, знаю, что не дожить. Когда помру, ты скворушку к себе возьми, творожком, кашкой его корми. Он птица умная, весёлая птица, он мой дружок, утешитель мой.- Пётр Иванович махнул рукой. Замолчал.

И я вдруг увидел, как по его серым щетинистым щекам одна за другой побежали крупные прозрачные

слезы.

Я тоже не вытерпел и горько-горько заплакал. Это было правдивее и лучше всяких утешительных слов.

Так мы и плакали, прижавшись друг к другу и чувствуя свою полную беззащитность перед чем-то таким страшным, о котором лучше не думать и словами не называть его.

"Творрра, творррра!" - озорно закричал со

шкафа скворец.

- А ему всё нипочём,- сквозь слезы улыбнулся Пётр Иванович.- Достань, сынок, ему из ящика творожку, пусть покушает.

Я достал творог, накрошил его на газету, и скворец принялся с аппетитом за еду.

Глядя на то, как он весело ест, мы оба немножко развеселились.

Пётр Иванович попросил налить ему в чашку воды и почти без труда всю выпил.

- Э! Да у меня, сынок, и впрямь дело на поправку пошло,- сразу повеселел он.- А ну-ка, дай мне из шкафчика вчерашний суп...- Он налил его в ту же чашку и тоже выпил.- Вот это да! - весь просиял он.- Гляди, какой я молодец! Да я и впрямь к весне поправлюсь. Значит, сходим ещё за перепелами с сетью, с дудочкой.- Он лукаво подмигнул мне: - Дурак я, дурак, что сегодняшнюю еду в ведро вылил. Боялся, опять в горле застрянет, при тебе есть боялся. А ты, видно, счастье мне, старику, принёс. Ну, теперь всё в порядке будет. Половим ещё перепелов весной. Вынь-ка, сынок, из-за шкафа нашу сеточку, давай проверим, не нужно ли где её подчинить, подштопать.

Я достал перепелиную сеть, и мы занялись её тщательным осмотром.

В этот день мы оба твёрдо решили, что все горести, все беды остались уже позади.

Придя домой, я, конечно, сейчас же рассказал маме о том, что Петру Ивановичу несколько дней было очень плохо.