От марксизма к идеализму

Итак, точнее формулируя возможное содержание мысли Штаммлера и Струве, обсуждению подлежит следующий вопрос: как примиряется сознание необходимости и чувство свободы в настоящей жизни субъекта и в его планах на будущее, в постановке целей и идеалов? Струве видит в этом противоречие не логическое, а гносеологическое, устранить которое нет возможности, «если рассуждение ведется строго критическим путем, т. е., если смысл понятий не меняется во время хода рассуждения» (121). Посмотрим же, как пользуется Струве этим своеобразным научным приемом, право гражданства которого он виндицирует для гносеологии, а я, к сожалению, не могу признать ни для одной науки. Но сперва несколько слов о критике учения Штаммлера у самого Струве. Он рекомендует мне суд скорый, но не правый и не милостивый, а именно разделаться с социальным идеализмом чуть не двумя цитатами из «Введения к метафизике нравов», если учение Штаммлера построено в «духе Канта». Что учение Штаммлера построено в духе Канта, это совершенно бесспорно. Но также бесспорно и то, что понятие свободы у Штаммлера значительно отличается от понятия свободы у Канта: кантовская свобода относится к сверхопытному, умопостигаемому миру, Штаммлер пытается — удачно или неудачно — ввести свободу в мир опыта. Потому слова Канта о свободе прямого уничтожающего значения для системы Штаммлера не имеют. И сам Струве не останавливается на этом, подвергая особому анализу объективное долженствование. Хотя я стою на той же точке зрения гносеологического монизма, что и Струве, однако, не считаю возможным выставить иной формальный критерий объективности, кроме общеобязательности («bedeutet die objective Gültigkeit des Erfahnrungsurtheils nichts anderes als die notwendige Allgemeingültigkeit desselben». Kant. Prolegomena, изд. Шульца, стр. 77–8). Те соображения относительно прочности представлений, которые приводит Струве, касаясь психологического генезиса понятия действительности не могут дать формального критерия объективности, потому что это понятие установляется не индивидуальным, но социальным сознанием [33]. Не говорит ещё ничего против объективности долженствования та его характеристика, которую даёт Зиммель, потому что и с точки зрения Штаммлера за долженствованием не признается такой же объективности, как за бытием. Штаммлер возводит телос на степень условия познания, способа координировать представления, аналогичного закону причинности, но с ним не тождественного.

Впрочем, много дорог ведет в Рим, и различными путями мы приходим с Струве к одному выводу, к отрицанию закона телоса, объективного долженствования. Но мы расходимся в том пункте, который я считаю единственно решающим относительно возможности второго условия познания наряду с законом причинности, относительно закономерности воли. Пункт этот — вопрос о единстве трансцендентального сознания. Струве признает единство опыта, отрицая единство чистого или трансцендентального сознания, на котором единство опыта, по учению Канта, базируется. Но, если устранить это единство чистого я, на чем же тогда основано единство опыта и чем можно доказать невозможность двух видов опытного познания (или, выражаясь неточным и не философским термином Штаммлера, — «понимания» — Einsicht), возможность которых доказывает Штаммлер? «Никакое познание не может найти себе в нас места, — говорит Кант, — никакая связь (Verknüpfung) и единство между отдельными его частями (unter einander) без того единства сознания, которое предшествует всяким данным воззрения и только в отношении к которому возможно всякое представление о предметах («Kritik der reinen Vernunft», изд. Кербаха, стр. 121). «То же самое единство апперцепции создаёт из всех возможных явлений, которые только могут встретиться в опыте рядом, связь всех этих представлений на основании законов… Таким образом, первоначальное и необходимое сознание тождества своего я (seiner Selbst) есть вместе с тем сознание столь же необходимого единства синтеза всех явлений посредством понятий (nach Begriffen); (и т. д., см. вообще стр. 118–123) [34].

В цитированных словах Кант достаточно определенно устраняет возможность утверждения, будто «единство опыта не тождественно с единством трансцендентального сознания». Наоборот, это последнее единство есть основное и необходимое условие единства опыта. В этом учении заключается центр всей теории познания Канта, её неустранимая, интегральная часть. И я не понимаю, каким образом Струве, следуя этой теории, считает возможным произвести над ней такую операцию.