От марксизма к идеализму

В стане наших «охранителей», где чаще всего приемлется всуе имя Христа, пошел Соловьёв, чтобы сказать там, к чему действительно обязывает их словесная вера в Него. Первое и самое важное из сказанного им здесь сводится к тому, что христианство, если оно есть действительно вселенская истина, должно быть осуществляемо в собирательной жизни человечества и давать высший критерий при оценке всех явлений и запросов текущей жизни. Словом, обязательна христианская политика. Главный грех Византии, как это неоднократно указывает Соловьёв [183], состоит в том, что она знала только домашнее и храмовое христианство, оставляя всю область общественной и государственной жизни низшим, темным стихиям человеческой натуры. Современная жизнь представляет собою нечто подобное, и стремиться к устранению такого ненормального состояния есть обязанность каждого искреннего христианина. «Если русский национальный идеал действительно христианский, то он тем самым должен быть идеалом общественной правды и прогресса, т. е., практического осуществления христианства в мире. Идеал, не требующий такого осуществления. не налагающий никаких общественных обязанностей, сводится к пустым и фальшивым словам. Нельзя поклоняться христианской истине и при этом мириться с антихристианской действительностью, как с чем–то навеки неизменным и неотвратимым. Истинный христианский идеал русского народа есть, вместе с тем, широкая практическая задача, обнимающая все общественные отношения, внутренние и внешние» [184]. Попытки представить христианство как учение только личного душеспасительства, оправдывающее общественный индифферентизм и отрицающее обязательность забот о судьбе великого целого — народности и человечества, Соловьёв справедливо называет подделками христианства и в статье «О подделках», представляющей собой как бы общественное его credo, мы находим следующие, глубоко справедливые суждения: «Царствие Божие, совершенное в вечной божественной идее («на небесах»), потенциально присущее нашей природе, необходимо есть вместе с тем совершаемое для нас и чрез нас. С этой стороны оно есть наше дело, задача нашей деятельности. Это дело и эта задача не могут ограничиваться разрозненным индивидуальным существованием отдельных лиц. Человек — существо социальное, и высшее дело его жизни, окончательная цель его усилий лежит не в его личной судьбе, а в социальных судьбах всего человечества. Как общая внутренняя потенция царствия Божия для своей реализации необходимо должна перейти в индивидуальный нравственный подвиг, так и этот последний для полноты своей неизбежно входит в социальное движение всего человечества, примыкает так или иначе в данный момент и при данных условиях к общему богочеловеческому процессу всемирной истории. Если царствие Божие есть сочетание благодати Божией с человеком, то, конечно, не с человеком, обособляющимся в своем эгоизме, а с человеком, как живым членом всемирного целого» [185]. Для сторонников индивидуалистического христианства является предметом величайшего соблазна учение о прогрессе, столь популярное, напротив, в стане «погибающих за великое дело любви», причем эти последние изощряют свои силы в разрешении неразрешимой задачи: дать прочное логическое обоснование этому, по существу дела, религиозному учению, в пределах «науки» развить учение о царствии Божием без Бога. Против тех и других, с той широтой мысли, которая даётся только пониманием справедливости и вместе односторонности обеих точек зрения, обоих «отвлеченных начал», Соловьёв развивает следующее воззрение: «Из того, что многие эволюционисты придерживаются односторонне механического понятия об эволюции, исключающего действие Высшей силы и всякую телеологию, из того, что многие проповедники исторического прогресса понимают под ним беспредельное самоусовершенствование человека без Бога и против Бога, — из этого поспешно выводят явно вздорное заключение, что самые идеи развития и прогресса имеют какой–то атеистический и антихристианский характер. Между тем не только это не так, но, напротив, эти идеи суть специфически христианские (или точнее еврейско–христианские), они внесены в сознание людей только пророками Израиля и проповедниками Евангелия» [186]. «Только христианская (или. что тоже, мессианская) идея царствия Божия, последовательно открывающегося в жизни человечества, даёт смысл истории и определяет истинное понятие прогресса. Христианство даёт человечеству не только идеал абсолютного совершенства, но и путь к достижению этого идеала, следовательно, оно по существу прогрессивно» «По праву носящие имя христиан должны заботиться не о сохранении или укреплении во что бы то ни стало данных социальных групп и форм в мирском человечестве, а, напротив, об их перерождении и преобразовании в христианском духе (насколько они к тому способны), — об истинном введении их в сферу царствия Божия. Итак, идея царствия Божия необходимо приводит нас (разумею всякого сознательного и искреннего христианина) к обязанности действовать — в пределах своего призвания — для реализации христианских начал в собирательной жизни человечества, для преобразования в духе высшей правды всех наших общественных форм и отношений, то есть приводит нас к христианской политике»  [187].