От Каина

Человечек на рисунке засуетился, поспешил в горы, где не было страшных существ, но был лес и были плоды, годные для еды. Он строил хижину, а рассказчик молчал, внимательно наблюдая за старательным человеком. Когда же рисованный Адам смог построить подобие первого дома, он встал в позу и облегченно вздохнул. Тогда из хижины вышла женщина с большим животом, явно готовая к родам.

Бледная рука легла поверх изображения. Старик застыл с вопросом на устах, которому дать волю не решался.

− Да, Каин был зачат в раю, а Авель на земле, − тихо и сухо сообщил рассказчик. − Этот факт был бы неважным, если бы Ева не была...

Он осекся, посмотрел на Ивана и внезапно сменил тему:

− В чем, кстати, грех Каина?

− Убийство.

− А как же зависть? Жадность? Ложь?

− Ложь? Разве он врал?

− Он врал и делал это так упоенно, что сам часто верил в эту ложь.

Рука открыла тетрадь. Ночь спрятала хижину, и тьма этой ночи слилась с темнотой комнаты...

Глава 4

Глава 4 - Бог, которого нет

Он открыл глаза, чувствуя, как по босым пяткам скользит прохлада. Поежившись, он резким движением прижал к груди колени и обнял их в надежде хоть немного согреться. Это не помогало, потому он с силой закрыл глаза, буквально запрещая себе видеть этот мир. Слишком часто он не спал ночами. Слишком часто его ругали за это, и потому он приказывал себе спать, отчаянно дрожа. Но холод сильнее дремы, особенно когда живой разум пытается понять, почему этот ночной холод всегда тревожит его одного.

Так нельзя было уснуть и потому он сел на своей деревянной кровати. Пол показался ему теплым. Этот удивительный факт заставил его сразу же потрогать привычно ледяные ноги. Было в этом влажном холоде что-то утешительное для робкого ребенка.

По телу ходила дрожь, хоть и не было уже того промозглого чувства, что мучило его мгновение назад. Оно отступило, но на смену ему пришло какое-то другое, от которого наворачивались слезы. Он до боли сжимал кулаки, но не плакал. Отец говорил ему постоянно:

− Ты мужчина, Каин. Не смей плакать.

Однако Авель давно достиг того возраста, когда тоже должен именоваться этим страшным словом «мужчина», но почему-то его так никто не называл.

«Ты старший, ты должен», − звучало все чаще, а Каин в свои двенадцать не понимал, что такое «должен», но чувствовал, как ложится тяжесть на его грудь каждый раз, когда он слышит это слово.

«Я должен», − пытался сказать он себе, но шепот комом застрял в горле.

Все спали, а его дрожь не думала униматься. Отец с матерью лежали рядом, а младший с ними, пристроившись как раз меж родителями. Каин был уверен, что им тепло, но ему от этого становилось только холоднее.

Спать он уже не мог, сидеть и мерзнуть тоже, но встать не решался, боясь в очередной раз разгневать отца. Это было даже странно, он с восторгом забирался на самые высокие деревья, наблюдал за опасными животными долины, подбирался к некоторым из них непозволительно близко, а потом улыбался, даже если получал раны. Шипел от боли, но улыбался, ведь приключения стоили того. Однако с холодным взглядом отца все было иначе. Когда тот смотрел на него свысока, чуть прищурившись, внутри у мальчика все сжималось, да так сильно, что даже дышать становилось трудно. Он всегда подчинялся, но рядом с покорностью жил протест, словно внутри этого ребенка была создана дамба, именуемая воспитанием, но воды его духа медленно прибывали.

«В следующий раз я не буду молчать», − говорил он себе все чаще, но молчал, возражая лишь в своей горячей голове.

Он чувствовал, что что-то было не так, но никто в этом мире не хотел объяснить, что именно.

Нужно было что-то делать, хотя бы сейчас, потому тихо встал. Осторожно ступил на земляной пол босыми ногами, старательно делая каждый шаг в маленькой хижине, чтобы подойти к тлеющим дровам. Разводить огонь при закрытых окнах, когда все спят, нельзя. Почему? Мальчишка только догадывался, веря на слово отцу и помня тяжелый воздух клубящейся дымной пелены. Однако от холода он уже не чувствовал собственных ног или ему только казалось так. Быть может, он просто неправильный и потому так мерзнет? А может быть отец прав, и всему виной недостаточно искренние молитвы?

Сев на пол и, почти коснувшись тлеющего дерева, он в очередной раз попытался обратиться к Богу, но не мог вспомнить ни одного верного для этого дела сочетания слов. Все, чему его учили, куда-то исчезло. Он не мог вспомнить ни слова по канону, и оттого его глаза невольно стали влажными. Он признавал себя плохим и был готов просить прощение, умолять и искупать вину, только бы Бог был и дал ему чуточку сил, чтобы поверить. Он молился не как верующий, а как жаждущий веры, защиты и любви. Но ответа не было, а от холода немели губы, неспособные уже шептать что-то сбивчивое, но честное.

Тогда внутри что-то сжалось и резко ударило изнутри, заставляя вскочить.