От июня до июля

- А студенческое время, ребята, самое счастливое в жизни, - увлекаясь соб­ственными воспоминаниями и чувствуя себя по-настоящему счастливым от этих хороших воспоминаний, говорил Пранягин, - беззаботное, веселое. И такое это дело интересное - учиться. И каждый день - солнечный. А осенью сорокового призвали в армию - на офицерские курсы. В мае под Минском принял разведвзвод, а в июне, когда под Барановичами полк был разбит, с бойцами своего взвода реши­ли не бежать впереди немцев на восток, а начать здесь партизанскую войну. Спа­сибо, Дина, что спросила, сразу вспомнились студенческие друзья, родня моя. А то я уж почти и забыл про ту жизнь, довоенную. Вернее, не столько забыл, сколько не вспоминается. Здесь, в лесу, постоянно думаешь о войне и людях, с которыми воюешь. Они стали самыми близкими. Лежишь зимней ночью у костра - один бок жарится, другой мерзнет. В желудке пустота торричеллиева. Одно радует, что све­жий воздух кругом целебный, хвойный да звездное небо влечет к философским размышлениям. Как там у Канта - звездное небо над нами да нравственный мир внутри нас. вечные загадки человечества. Иной раз подумаешь - что наши чело­веческие хлопоты по сравнению с мирозданием, кому они заметны, кому нужны и интересны? А мы, глупые люди, вместо того, чтоб жить мирно, созидательно, все деремся зачем-то, воюем, убиваем друг друга. А ведь время само всем рас­порядится, само уберет всех и все, что сочтет нужным. Целые народы пропадают и появляются, континенты рушатся, планеты исчезают и вновь рождаются - так к чему же культивируемое в человеческой среде человеконенавистничество по отношению друг к другу? А иногда вдруг, когда глядишь на звезды и хочется, чтоб появилось над чуть светлеющим еще горизонтом созвездие Южного Креста, и вдруг возникает ощущение, что ты уже словно чувствуешь дыхание океана, и кажется, что над головой шумит ветер в парусах, а легкая наша каравелла мчится к неоткрытым, неизвестным еще островам. Такое со мной в детстве случалось, когда я увлекался книгами о морских путешествиях первооткрывателей... А потом оказывается, что ветер шумит в соснах, так и не ставших корабельными мачтами. И главной заботой остается дума о хлебе насущном для отряда и о боеприпасах.

У костра возникла по-товарищески счастливая атмосфера искренности и даже романтичности. И составляющими ее были темнота летней ночи, пламя костра, молодость партизан, доверительный рассказ командира, треск сгораемых сучьев да чуткая легкая грусть, свойственная молодости как предвестница влюбленности.

- Уже уходите, Павел Васильевич? Можно я с вами? Провожу вас. - неожи­данно даже для самой себя вдруг сказала Дина, когда Пранягин поднялся и при­вычным движением расправил пальцами гимнастерку под ремнем. Девушка в гимнастерке, словно на светском рауте, а не у партизанского костра после боя грациозно протянула ему навстречу руку. И сделала это без кокетства, а так есте­ственно, словно с детства привыкла, что кавалеры всегда к ее услугам, чему еще сами и рады, что, впрочем, и было правдой. И Павел Васильевич тотчас подставил свою руку для опоры, и они вдвоем неспешно зашагали вдоль костров, горящих во тьме августовской ночи.

Мало кто обратил на это внимание - все больше говорили о бое, о погибших товарищах, о трофеях, о спасенных от смерти, - но те, кто заметили, с удивлени­ем поглядели им вслед. Бывалые партизаны не видели прежде, чтоб их командир выступал в роли галантного кавалера - он вообще к женщинам не подходил. Все мысли и заботы его были только об отряде. А слонимцы, не раз пытавшиеся поу­хаживать за прелестной блондинкой и все как один отказавшиеся впредь от этой затеи, давно поняли, что легче добиться взаимности у нильского крокодила, чем у этой вредной, ехидной и ядовитой на язык по отношению к парням девицы. Не­возможно было представить, чтоб «железная Дина», как говорили о ней за глаза, выказывала кому-либо симпатии. И вот - пожалуйста.А Пранягин, смелый, даже геройский партизан и решительный командир, вдруг почувствовал себя неуверенно, не находил темы для беседы, оказавшись один на один с симпатичной девушкой.

Шли сначала молча. Затем Пранягин сожалеюще посетовал:

- Эх, что-то не то я наплел ребятам. Надо бы их воодушевить, приободрить, настроить на партизанскую жизнь, а я - про звезды, про университет.

- Все вы сказали правильно, Павел Васильевич, - ласково ответила Дина. - Про звезды и неоткрытые острова нам никто не говорил, а так хочется.

- Чего вам хочется?

- В звездное небо полететь, океан переплыть.

- Да, здорово бы. Вот разобьем немцев, пойду в штурманы. Или летчики. Буду, как Чкалов, летать из Америки в Россию и людей возить.

- И я с вами, можно?

- Конечно. Буду только рад, Дина.

- Мне приятно, Павел Васильевич, что вы запомнили мое имя.

- У меня как у математика хорошая память.

- А девушка у вас в Казани осталась? - приподняв бровь, Дина сбоку глядела ему в лицо.

- Да нет, - засмеялся лейтенант. -У нас на матфаке занимались почти одни пар­ни. Девчонок страх как мало училось. А на филфаке, наоборот, - много.