Я говорю:
— Я не знаю. На все воля Божия. Как я могу сказать, что я исцелюсь? Захочет Господь — исцелит, не захочет — не исцелит. На все воля Его. — Она:
— Ну, вот, видишь! А если тебя Господь не исцелит, что ты будешь делать у нас в монастыре? Целыми днями молиться? А нам работники нужны. Работники. У нас трудовой монастырь. — Ну, и тут она говорит: — Я могу, конечно, попросить епископа, если ты поедешь к нему. Но ты, наверное, поедешь одна… Но запомни: если тебя благословят на постриг, в монастыре что выпрошено, то выброшено.
То есть, я, как бы, выпрашиваю постриг. Ну, и я ей отвечаю:
— Матушка, я выпрашивать ничего не хочу… — Она мне:
— Ты понимаешь, что ты у нас пробыла здесь, в монастыре, сорок дней, и ты хочешь постриг. У нас сестры восемь — десять лет трудятся…
То есть, поставлено все на то, что надо отработать какой-то стаж. Если бы раньше, я думаю, на Руси сказали, что на тебе висит обет пострига, тебя бы постригли бы ради страха перед этим обетом, перед Богом. Ну, как бы, помочь человеку. Человек в тяжелом состоянии, он дал обет. А как-то получилось, что это не очень серьезно выглядело для них.
И вот, когда она уходит, я говорю:
— Знаете, я ничего не хочу просить у вас. Я слишком мало в вашем монастыре пробыла. И, если я у вас тут умру, я не хочу затрат на похороны. На свои гроб, могилу. Для вас это будет затратно. Я слишком мало потрудилась в вашем монастыре. Я, наверное, поеду к себе умирать. Я поеду в Сергиев Посад, и преподобный Сергий мне поможет.
В общем, на следующий день я кое-как собрала вещи. Меня провожали сестры с монастыря до вокзала. Игуменья только говорила: «вот что она уезжает? Уезжает, не поехала к епископу!» Ну как я могла после таких разговоров поехать к епископу? Когда мне говорят: «что выпрошено, то выброшено».
Я уезжаю с Кириллом. Приезжаю сюда
— Съешь суп. — Я говорю:
— Танечка, я есть ничего не могу. — Она:
— Ну съешь, я тебя прошу, ради меня.
Я съела этот суп, и тут же вырвало. Она испугалась:
— Что с тобой?
Когда я разделась, она увидела, что от меня остались кости, да кожа. Я очень сильно похудела в монастыре. Уже когда слегла там, я таяла на глазах. Но, и самое чудо было в том, что я в монастыре Параскево-Пятницком молилась перед Чудотворной иконой Параскевы, мученицы. Таня знакомится со схимонахиней Параскевой, здесь недалеко, в Клязьме.
И когда я приезжаю, говорю:
— Таня, что мне делать? — Она говорит:
— Поехали к схимонахине Параскеве.
Меня везут туда, мне плохо, я почти лежу на заднем сидении, привозят туда. И когда я стала с ней разговаривать, немножко боли меня стали отпускать. Я говорю:
— Матушка, я не выполнила обет. Мне так плохо, я чувствую, что умираю. — Она говорит:
— Надо выполнять обет. Срочно. Чем быстрее, тем лучше.
Потом Таня привела меня к архимандриту Илариону, духовнику Академии. Он меня не узнал. Я говорю:
— Помните меня? Я два года назад приходила и говорила, что дала обет пострига. — Он говорит:
— Помню. Это вы? — Я говорю:
— Да. — Он говорит:
— Матушка, что я могу для вас сделать? Я могу только молиться за вас, чтобы ваш постриг произошел. Но ничем вам помочь не могу, потому что вы же не мое духовное чадо. Если бы вы были моим духовным чадом… Вы обратитесь к своему духовному отцу.
Я пошла к преподобному Сергию, потому что он мне ответил, что он мой духовный отец. Пришли с Таней, она привела меня к Раке. Я говорю: «преподобный Отче, ты мой духовный отец, ты — игумен Троице-Сергиевой Лавры, всей России чудотворец. Ты сам пришли мне иеромонаха, который меня пострижет. Я больше не приду». Я уже не в состоянии была прийти».
— Доченька, ну хоть ложечку съешь. — Она чтобы маму утешить съест одну ложку, и рвота…. Она мне говорит: — Танечка, она голодной смертью умрет. Я, представляете, врач, я участковый врач здесь, на том участке, где моя сестра живет. И мне мысли, конечно, лезут в голову. Думаю: «Господи, как же, она же умрет, что же мне делать? И постриг, обет не выполнила… А если найдется батюшка, который согласится и ее постригут, а вскрывать нельзя. Она умрет, она молодая, как же я справку буду на нее выписывать». Монахиню нельзя вскрывать. Сижу, целыми днями плачу».
— Давай, может, тебе наркотики обезболивающие дам?
А я говорю:
— Нет, никаких наркотиков. Матерь Божья больше ждала выполнения обета, я должна терпеть.