Освобожденный Иерусалим

И последнее, но немаловажное замечание. Из всех западноевропейских языков, с которых мне довелось переводить, итальянский расставляет перед переводчиком наибольшее число ловушек, заманивая его в самую опасную: лексически близкое, вроде бы успешное переложение выглядит по-русски плоским, эстетически неоправданным. «О! что за прозаик этот Тассо! я не нашел ни одного сносного стиха – вот где работа мысли, а не ума! Ужас! Ужас! Ужас!» – сетовал в 1895 году Брюсов, понимая, как мне кажется, сколько сил и времени потребуется переводчику, чтобы, уйдя от дословности, извлечь и выразить на родном языке разлитую по итальянскому тексту, не воспроизводимую подстрочником высокую поэзию.

«Я отдал семь лет жизни на то, чтобы сильно почтить память Данте, – сказал М. Лозинский о переводе «Божественной комедии», – и счастлив, что довел дело до конца». После четырнадцати лет почти безотрывной работы над «Освобожденным Иерусалимом» я не менее счастлив, что могу выпустить в свет эту книгу.