Осужден и забыт

На следующий день, ровно в назначенное время – в десять утра, я был в СВР. Специальный приставленный ко мне офицер долго вел по извилистым коридорам, мы то поднимались по лестницам, то спускались. В конце концов он привел меня в комнату без окон. Из мебели здесь был только стол и два стула. На столе помещалась старомодная лампа из черного эбонита. Думаю, такие еще использовали следователи НКВД, чтобы направлять их в лица допрашиваемых.

– Подождите здесь, – почти лишенным интонаций голосом произнес офицер и скрылся за дверью.

Я сел на стул и стал ждать.

Через несколько минут офицер появился снова, держа в руках потрепанную папку. Интересно. Судя по всему, дело хранилось не в военном суде гарнизона, а здесь, в спецхранилище Службы внешней разведки. И еще. Неужели дело об измене Родине Михайлова уместилось в одном томе?

Офицер подошел к столу, положил на него папку. Принес он и десяток листов писчей бумаги, и ручку.

– Вы можете делать выписки из дела, свои записи, – сказал он, – которые потом будут просмотрены. Приступайте.

– Сколько у меня времени?

– До конца дня. Если не успеете, можете продлить до завтра. Если понадобится еще время, придется получать новое разрешение.

Он отошел от стола и сел на свободный стул. Видимо, он не спустит с меня глаз, пока я буду работать с делом. Ну что ж, придется действовать в обстановке тотального контроля. Статья 51 УПК, где говорится о правах и обязанностях защитника, разрешает мне знакомиться с делом в любом объеме и без ограничения сроков. Но тут разведка, и мне пришлось смириться с нарушениями моих прав.

Я открыл папку и перелистал пожелтевшие от времени страницы. Протоколы допросов, постановления следователя, справки… Конечно, как я и предполагал, некоторые страницы оказались изъяты из дела. К тому же папка, которую мне принесли, представляла собой компиляцию из разных томов дела. Не оказалось обычной для следственных томов уголовного дела прошивки с печатью на последней странице и описи материалов с указанием количества листов. Нумерация была разнокалиберной и непоследовательной. Кроме того, некоторые места документов старательно вымараны чьей-то заботливой рукой. Видно, руководство посчитало, что я не могу ознакомиться с делом Михайлова целиком. Ну что же, хотя тут явное нарушение пятьдесят первой статьи, видимо, ничего не поделаешь. Если я начну возмущаться, что дело в таком состоянии, это не приведет ни к чему. Никто уже не сможет доказать, когда именно – я имею в виду хронологию – была проведена «ревизия». Придется довольствоваться малым…

Итак, из материалов следовало, что уголовное дело возбуждено на основании рапортов двух работников посольства СССР (и по совместительству сотрудников КГБ) в Аргентине о том, что, по их мнению, Алексей Михайлов ведет двойную игру, то есть сотрудничает с вражескими разведками. Видимо, эти сотрудники (их имена были стерты) исполняли функции контроля над деятельностью Михайлова. В виде доказательств были приведены факты многочисленных контактов с высокопоставленными лицами Аргентины и Уругвая, главами военных ведомств и даже спецслужб. В сухих строчках рапортов сквозила досада, что деятельность Михайлова не «представляется возможным полноценно контролировать». Дальше в деле содержался отчет специальной комиссии, которая должна была негласно проверить содержащиеся в рапортах сведения. Комиссия пришла к выводу, что действительно Михайлов является «по совместительству» агентом ЦРУ. После чего Михайлова вызвали в Москву. Дальше шли многочисленные допросы сотрудников внешней разведки. Очные ставки этих сотрудников с Михайловым. Он поначалу все отрицал, но постепенно, видимо под грузом неоспоримых улик, признался. Все. Трибунал. Приговор. Расстрел.

Дело было ясным и прозрачным как стеклышко. В огрызке, который мне представили для ознакомления, не было ни малейшей зацепки.

– Где здесь можно покурить? – спросил я у офицера.

– Как выйдете, сразу направо. Курительная комната, – лаконично ответил тот, – с собой ничего не брать.

Да, не хотел бы я тут оказаться в качестве обвиняемого или хотя бы подозреваемого! Бесцеремонность в отношении к людям здесь какой-то просто профессиональный навык.

Я вышел из комнаты. Коридор был пуст, если не считать дежурного, который сидел за маленьким столиком в торце и читал газету. Однако, стоило в поле его зрения появиться движущемуся предмету, то есть мне, он моментально оторвался от газеты и стал наблюдать за вверенным участком. Да, тут действительно ни шагу нельзя сделать бесконтрольно.

В курительной комнате тоже было пусто. Зеркало на стене, пара пепельниц на столике, сизый дымок под потолком. На стенах угрожающие надписи – «ВЕДЕНИЕ ПЕРЕГОВОРОВ НА СЛУЖЕБНЫЕ ТЕМЫ СТРОГО ЗАПРЕЩЕНО!» Я присел на диванчик и вынул сигареты. Что ж, я и не собираюсь вести никаких переговоров вообще, в том числе и на служебные темы.