Острова в океане

— И я рада. А вы меня в самом деле не узнали?

— Может быть, и узнал, — сказал он. — Ну, пора к столу. Вы уже высохли, Одри?

— Я приму душ и переоденусь, — сказала она. — У меня с собой блузка и юбка.

— Скажи Джозефу и Эдди, что мы готовы, — сказал Томас Хадсон Тому-младшему. — Идемте, Одри, я покажу вам, где душ.

Роджер ушел в дом.

— Мне было бы неприятно думать, что я сюда попала обманом, — сказала девушка.

— Вы этого и не сделали, — сказал Томас Хадсон.

— Я могу ему чем-нибудь помочь, как вам кажется?

— Попробуйте. Для спасения его души нужно, чтобы он стал хорошо работать. Я по душам не специалист. Но я знаю, что свою он продешевил, когда первый раз приехал на побережье.

— Но ведь он теперь пишет новый роман. И роман замечательный.

— Откуда вы это знаете?

— Читала в газете. В статье Чолли Никербокера, кажется.

— А-а, — сказал Томас Хадсон. — Ну, тогда, значит, так и есть.

— Вы, правда, думаете, что я могу ему помочь?

— Попробуйте.

— Это все не так просто.

— Просто ничего не бывает.

— Рассказать вам почему?

— Нет, — сказал Томас Хадсон. — Лучше вы причешитесь, оденьтесь и приходите наверх. А то пока он ожидает, ему может попасться на глаза другая женщина.

— Вы раньше таким не были. Мне казалось, вы самый добрый человек на свете.

— Очень жаль, что я изменился. Но я искренне рад встрече, Одри.

— Мы ведь старые друзья, правда?

— Еще бы, — сказал он. — Ну, скорей приводите себя в порядок, переодевайтесь и приходите наверх.

Он отвернулся, и она скрылась за дверью душа. Он сам не мог понять, что такое с ним происходит. Но радость этих летних недель вдруг пошла в нем на убыль, как во время смены течений за отмелью, когда в узком проливе, ведущем в открытое море, начинается отлив. Всматриваясь в море и в береговую линию, он заметил, что течение уже изменилось и на вновь обнажившейся полосе мокрого песка деловито хлопочут береговые птицы. Он еще раз долгим взглядом окинул берег и ушел в дом.

XIII

Последние несколько дней они провели чудесно. Все шло ничуть не хуже, чем в прежние дни, и предотъездной грусти не было. Яхта ушла, и Одри сняла комнату над баром «Понсе-де-Леон», но жила она у них, спала на закрытой веранде в дальнем конце дома и пользовалась гостевой комнатой.

О своей любви к Роджеру она больше не говорила. А единственное, что Роджер сказал о ней Томасу Хадсону, было: «Она замужем за каким-то сукиным сыном».

— Неужели ты рассчитывал, что она всю жизнь будет тебя ждать?

— Как бы там ни было, а он сукин сын.

— Так всегда бывает. Но подожди, ты еще обнаружишь в нем привлекательные черты.

— Он богатый.

— Вот это, наверно, и есть его привлекательная черта, — сказал Томас Хадсон. — Такие девушки всегда выходят замуж за сукиных сынов, а у них всегда оказывается какая-нибудь привлекательная черта.

— Ладно, — сказал Роджер. — Хватит об этом.

— Книгу писать ты будешь?

— Обязательно. Этого она от меня и ждет.

— Вот почему ты решил взяться за дело.

— Отвяжись, Том, — сказал ему Роджер.

— Хочешь пожить на Кубе? Там у меня всего лишь хибарка, но мешать тебе никто не будет.

— Нет. Я думаю поехать на Запад.

— В Калифорнию?

— Нет. Не в Калифорнию. А что, если я поживу у тебя на ранчо?

— На ранчо у меня осталась только хижина на дальнем берегу реки.

— Вот и прекрасно.

Девушка и Роджер совершали длинные прогулки по берегу, купались вдвоем и с мальчиками. Мальчики выходили на рыбную ловлю, брали с собой Одри порыбачить и поплавать в масках около рифа. Томас Хадсон много работал, и, пока он сидел за мольбертом, а мальчики проводили время на море, ему было приятно думать, что скоро они вернутся домой и будут обедать или ужинать вместе с ним. Он беспокоился, когда они плавали в масках, но знал, что Роджер и Эдди не позволят им заплывать далеко. Как-то раз все они отправились с утра удить на блесну, добрались до самого дальнего маяка на краю отмели, чудесно провели день и выловили несколько макрелей, белобочек и трех крупных скумбрий. Он написал скумбрию со странной сплющенной головой, с полосками, опоясывающими ее длинное обтекаемое тело, и подарил картину Энди, который поймал из трех самую крупную. На заднем плане картины были летние облака в небе, высокий маяк с паучьими лапами и зеленые берега.

Потом наступил день, когда старенький гидроплан Сикорского описал круг над домом и сел в заливе, и они подвезли к нему на шлюпке своих мальчиков. На другой Джозеф вез их чемоданы. Том-младший сказал:

— До свидания, папа. Лето мы провели у тебя замечательно.

Дэвид сказал:

— До свидания, папа. Нам было очень хорошо. Ты не беспокойся о нас. Ничего с нами не случится.

Эндрю сказал:

— До свидания, папа. Спасибо тебе за чудесное, чудесное лето и за то, что мы едем в Париж.

Они взобрались по трапу на гидроплан и помахали Одри, которая стояла на причале, и крикнули ей:

— До свидания! До свидания, Одри!

Роджер помог им взобраться, и они сказали:

— До свидания, мистер Дэвис! До свидания, папа! — И еще раз, очень громко, так, чтобы слышно было на причале: — До свидания, Одри!