Острова пряностей

Бледно-розовая молния озарила Доббо, когда мы на рассвете подходили на нашей лодке к пристани — спустя 139 лет после пребывания здесь Альфреда Уоллеса. Странный красноватый оттенок объяснялся подсветкой солнца, все еще скрытого за горизонтом. Уже восемь часов бушевала гроза — почти с самого момента отплытия от Кай-Бесара, когда мы отправились на юго-восток к островам Ару. Теперь мы находились почти у самой крайней юго-восточной точки нашего маршрута: в 650 километрах к югу был северный берег Австралии, а сам архипелаг Ару примостился под «брюхом» огромной Новой Гвинеи. На самом деле и с географический, и с биологической точек зрения острова Ару являются продолжением Новой Гвинеи. Будучи отделены от нее мелкими проливами Сахульского шельфа, они имеют много общего в составе флоры и фауны: и там, и там имеются, например, древесные кенгуру, кустарниковые курицы (большеноги) и гигантские папоротники. Долго считавшийся самым отдаленным и труднодоступным из всех индонезийских архипелагов, Ару только недавно сделал шаг навстречу остальному миру: был построен первый аэропорт, способный функционировать независимо от погоды — существенное требование в регионе, где ежегодно выпадает более 2000 мм осадков.

Точная численность населения неизвестна, потому что в некоторые места архипелага очень трудно попасть — их отделяют от цивилизации непроходимые мангровые заросли, низинные болота и тропический лиственный лес. По приблизительным подсчетам на архипелаге Ару проживают около 60 тысяч человек, в основном по периметру шести самых крупных островов. Они разделены узкими каналами, суммарная площадь которых составляет более шести тысяч квадратных километров. Большинство островитян живут в местной столице — том самом Доббо, где когда-то провел несколько месяцев Альфред Уоллес.

Даже на расстоянии восьми километров мы едва могли различить архипелаг, а подплыв ближе, увидели лишь узкую полоску земли: дело в том, что на Ару высота береговой линии нигде не превышает нескольких метров. Рассветные лучи с трудом пробивались через плотный слой облаков, нагнанных муссоном, и в водах открывающегося перед нами широкого пролива отражалось хмурое пасмурное небо.

Все здесь напоминало Западную Африку: неподвижный горячий воздух, глинистые плоские берега, постепенно переходящие в болота и мангровые заросли, с торчащими там и тут кокосовыми пальмами; приливное течение выносило из пролива мутную серо-зеленую воду. Плоский ландшафт подчеркивала фигура одинокого рыбака, стоящего в сотне метров от берега по грудь в воде. Он держал в руках закидной невод. За ним, справа от нас, расстилался широкий и довольно грязный песчаный пляж, а дальше были видны первые несколько домиков — низкие белые кубики, крытые проржавевшим железом, либо, по старинке — пальмовыми листьями. Доббо располагался на правом берегу пролива, и еще через километр мы увидели белый шпиль церкви в центре города, зеленые крыши административных зданий и высокую радиомачту. Это был очень скромный городишко, и административные здания высотой в четыре-пять этажей сильно выделялись на общем фоне. Высота улиц города над уровнем моря была так незначительна, что даже небольшой подъем воды смыл бы Доббо целиком.

Мы без каких-либо затруднений нашли ту песчаную косу, куда в свое время высадился Уоллес и где он провел несколько месяцев среди китайских и бугийских торговцев. Сейчас она стала центром города, выдаваясь далеко в гавань и заканчиваясь бетонным молом, к которому швартовались паромы.

По краям косы и дальше, на основном берегу, на уходящих в глинистую почву массивных сваях стояли длинные деревянные сараи. Большинство этих сараев служило складами или мастерскими — все те же незамысловатые по конструкции, длинные и вместительные, как и те, которые застал еще Уоллес. Их цепь образовывала единый мрачноватый серо-коричневый фасад под темно-коричневыми крышами. Если бы не встречающиеся кое-где белые каменные здания, можно было бы подумать, что перед нами — убогий рыбацкий порт прошлого века.