Остров тридцати гробов

Четвертый зал оказался куда просторнее других и был увенчан куполом, несколько приплюснутым сверху. Посреди плоской части купола находилось круглое отверстие, нечто вроде узкой трубы, сквозь которую падал сноп приглушенного света, образовывавший на полу четкий круг.

Центр этого круга занимал сложенный из камней постамент. На нем, словно в выставочном зале, лежал металлический жезл.

В остальном зал не отличался от предыдущих, в нем были и менгиры с лошадиными черепами, и остатки жертвоприношений.

Ворский не сводил взгляда с металлического жезла. Странное дело: он блестел, словно на нем не было ни пылинки. Ворский протянул к нему руку.

— Нет-нет, — поспешно проговорил Конрад.

— Почему это?

— А может, именно к нему Магеннок притронулся и сжег себе руку.

— Глупости.

— И все же…

— Я не боюсь ничего! — воскликнул Ворский и схватил жезл.

Это был свинцовый скипетр, сделанный довольно грубо, однако не без потуг на некоторое изящество. Ручку жезла украшала вырезанная в свинце змея. Ее непропорционально большая голова ощетинилась серебряными гвоздиками и маленькими зеленоватыми прозрачными камешками, напоминавшими изумруды.

— Неужели Божий Камень? — прошептал Ворский.

С почтительным страхом он принялся вертеть в руках жезл, разглядывая его со всех сторон, и вскоре обнаружил, что головка змеи чуть шатается. Он принялся ее раскачивать, пытался повернуть влево или вправо, и наконец что-то щелкнуло и она отделилась от жезла.

Внутри жезл оказался полым. А в отверстии лежал камень — небольшой, красноватый, с желтыми, похожими на золотые, прожилками.

— Это он! Он! — воскликнул потрясенный Ворский.

— Не прикасайтесь к нему! — испуганно предупредил Конрад.

— То, что обожгло Магеннока, Ворского не обожжет, — степенно ответил тот.

Хвастливым жестом, переполненный гордостью и счастьем, он схватил таинственный камень и изо всех сил сжал его в ладони.

— Пусть он обожжет меня, я согласен! Пусть въестся в мою плоть, я буду только счастлив!

Вдруг Конрад подал какой-то знак и приложил палец к губам.

— В чем дело? — осведомился Ворский. — Ты что-то услышал?

— Да, — подтвердил Конрад.

— Я тоже, — добавил Отто.

Действительно, где-то неподалеку раздавался ровный, ритмичный звук, который то повышался, то понижался, напоминая какую-то странную мелодию.

— Но это ж совсем рядом! — процедил Ворский. — Похоже, что даже в этом зале.

Как они вскоре убедились, звук и в самом деле раздавался где-то в зале и, вне всякого сомнения, больше всего походил на храп.

Конрад, первым высказавший это предположение, первым и рассмеялся. Но Ворский признался:

— Ей-Богу, я уже начинаю думать, что ты прав. И впрямь кто-то храпит. Неужели тут кто-то есть?

— Звук идет оттуда, из того вот темного угла, — определил Отто.

Свет в зале доходил только до менгиров. Позади них в стене было несколько темных углублений. Ворский направил в одно из них свет фонаря и тут же изумленно воскликнул:

— Там… там кто-то есть! Смотрите!

Сообщники приблизились. На куче щебня, возвышавшейся у стены, спал человек — седобородый старик с длинными, тоже седыми волосами. Кожу его лица и рук прорезывали тысячи морщин. Вокруг глаз синели круги. На вид ему было не менее ста лет. Латаный-перелатаный льняной хитон укрывал его с головы до ног. С шеи на грудь свисали четки из священных шариков морских ежей, которым галлы дали прозвище «змеиных яиц». Рядом с ним лежал красивый топорик из жадеита, покрытый неразборчивыми письменами. Далее лежали в ряд острые куски кремня, большие плоские кольца, две зеленые яшмовые подвески и два ожерелья из голубой перегородчатой эмали.

Как ни в чем не бывало старик продолжал храпеть.

Ворский прошептал:

— Чудеса продолжаются. Это жрец… как те, что были когда-то во времена друидов.

— Ну и что? — осведомился Отто.

— А то, что он ждет меня.

Конрад высказал довольно жестокое предложение:

— Я проломил бы ему голову топором, да и вся недолга.

Но Ворский разгневался:

— Если тронешь хоть волосок у него на голове, считай, что ты покойник.

— Но ведь…

— Что ты хочешь сказать?

— А вдруг это враг? Вдруг это тот, за кем мы гонялись вчера вечером? Вспомните: на том тоже была белая накидка.

— Болван! Неужели ты думаешь, что в своем возрасте он смог бы так бегать?

Ворский наклонился, нежно взял старика за руку и проговорил:

— Просыпайтесь. Это я.

Никакого ответа. Старик продолжал спать.

Ворский повторил попытку.

Старик повернулся на своем каменном ложе, что-то пробормотал и уснул опять.

Начиная проявлять нетерпение, Ворский возобновил свои попытки, но уже энергичнее и в повышенных тонах:

— Эй, вы, послушайте! Не можем же мы торчать тут до бесконечности! Вставайте!

С этими словами он сильно потряс старика. Тот раздраженно оттолкнул надоедливую руку, вновь на несколько секунд погрузился в сон, потом устало повернулся и злобно бросил:

— Отвали!

14. СТАРЫЙ ДРУИД

Трое сообщников, которые знали французский до тонкости, включая и жаргонизмы, ни на секунду не усомнились в подлинном значении столь неожиданного восклицания. Они буквально остолбенели.

Ворский обратился к Конраду и Отто:

— А? Что он сказал?