Остров судьбы

Андреа набросился на Ранделя, намереваясь придушить его цепью. Он стиснул зубы и давил что есть силы: холодный металл впился французу в горло, и напарник извивался и хрипел. Он ударил Андреа коленом, отчего тот невольно ослабил хватку. Они покатились по разъеденному соленой водой деревянному полу; между тем по проходу уже спешили два охранника. На головы и спины ослушников обрушились тяжелые удары.

— Двойные кандалы обоим и железный ошейник! Три дня в карцере без еды и питья!

— Оставьте мальчишку, — прохрипел Рандель, судорожно хватая ртом воздух. — Я начал первым, он только защищался!

Его выволокли в проход, пинками поставили на ноги и увели в темноту.

За перегородками ворочались и переговаривались люди, пытаясь узнать, что случилось, из-за чего началась ссора. Подобные стычки были нередки. Узники сходили с ума от кошмарных условий, в которых приходилось существовать.

Оставшись один впервые за много дней, Андреа не испытал облегчения, ему стало страшно. Он привык к обществу Жоржа Ранделя и не представлял, что будет делать, если тот не вернется.

Юноша закрыл лицо руками и задумался. Он понял, что хотел сказать этот человек в самом начале их разговора. Андреа Санто, номер триста четырнадцать, приписанный к тулонскому острогу, не должен поддаваться тому, чему его могла научить каторга. Внезапные, инстинктивные, необдуманные поступки — это одно, злодейство, основанное на ложных понятиях, — совершенно другое. Его напарник был прав: за семь лет с ним может произойти что-то пострашнее смерти.

С другой стороны, его глубоко задело отношение Ранделя к Бонапарту. Представителем побежденного народа, своего народа, молодым офицером с грандиозными замыслами и дерзкими мечтами, ставшим полководцем и императором, восхищались все корсиканцы. Даже он, Андреа Санто, нищий мальчишка, имел право гордиться этим человеком. А кем ему было еще гордиться? Отцом, которого он никогда не знал и не помнил? Тем, что он отомстил за оскорбление и убил человека? Андреа находился среди закоренелых преступников, которых было трудно поразить тем, что он застрелил кого-то из ружья.

Ему не хотелось, чтобы у него отнимали последнюю веру во что-то светлое и великое.

Рандель вернулся через три дня: точнее, его привели, ослабевшего, шатающегося, как былинку. Он свалился на жесткое ложе и простонал:

— Пить!

Андреа схватил кружку и бросился к нему.

Тот принялся жадно поглощать воду, глядя на напарника поверх ободка. Один его глаз заплыл, другой был открыт, но под ним чернел огромный синяк.

— Почему ты хорошо относился ко мне, помогал, учил языку? — прошептал Андреа. — Ты же с самого начала знал, что я корсиканец, и, наверное, догадывался, что я… не разделяю твоих взглядов.

— Ты мальчишка, — бессильно произнес Рандель, — ты напомнил мне моего сына, сына, которого я, скорее всего, никогда не увижу. Тебе бы учиться, влюбляться, засыпать с улыбкой на губах, думая о завтрашнем дне, а вместо этого ты вынужден терпеть то, что не под силу и взрослым мужчинам. — И неожиданно добавил: — Пожалуйста, прости. Я говорил о взаимопонимании и милосердии, а сам не сдержался и оскорбил тебя.

— Это ты прости меня, — с искренним раскаянием произнес Андреа. — Я… я готов слушать тебя, как отца, которого у меня не было.

— Он умер?

— Да. Когда я был еще младенцем.

Жорж Рандель попытался улыбнуться.

— Хорошо, слушай. Но при этом оставайся при своем мнении. Любишь Бонапарта, люби. Плохо иметь ложные идеалы, однако еще хуже — вообще ни во что не верить.

— Мы все равно не спасемся, о чем бы ни думали, — промолвил Андреа и замер, услышав тихий, но твердый ответ напарника:

— Спасемся. Надо устроить побег.

Глава 9

Орнелла не уставала удивляться тому, как много способен увидеть тот, кто думает не о мести, а о любви. Они с Дино шли по каштановой роще, сквозь плотно сплетенные кроны деревьев сияло небо, а под ногами расстилался травяной ковер.

Они вышли на луг, полный растений, многие из которых уже отцвели. Пушистые семена взлетали вверх, а после медленно плыли обратно к земле. Но иные — Орнелла была уверена в этом — возносились прямо к небесам.

Окруженная белесым облаком, она шествовала по лугу, приминая траву босыми ногами. Иногда Орнелла принималась танцевать, взмахивая руками, приподнимая подол ветхого одеяния.

А еще она пела, пела так, что звуки парили над землей, будто сильные, свободные, легкие птицы.

Неожиданно Дино остановился, присел на корточки, осторожно коснулся пальцами ее огрубевшей, покрытой царапинами ступни и сказал:

— Когда-нибудь я куплю тебе самые красивые туфли, какие только сумею отыскать в лавках Аяччо.

— Аяччо? — повторила Орнелла.

— Да. Именно туда люди ездят за красивой одеждой и вещами.

— И когда это будет?

Он встал и посмотрел ей в глаза.

— Перед нашей свадьбой.

— Дино, — голос Орнеллы дрогнул, — ты же знаешь, что это невозможно.

— Нет, — возразил он, — просто после ухода Джулио все стало сложнее. Если прежде я был намерен уехать, сбежать, то теперь мне необходимо убедить отца согласиться на наш брак. — И добавил: — Отныне ему не на кого рассчитывать, кроме меня.