И все же хотя Леон не понимал поведения Данте, прилюдно заявившего о своей страсти, и пытался объяснить это временным помрачением рассудка, он не мог не уважать сына за его поступок. Мужчина давно понял, что его дети не такие, как он: они не смирялись ни перед обстоятельствами, ни перед долгом. Ставили перед собой цель и добивались ее, обходя или преодолевая все препятствия.
В Аяччо Леон сразу отправился на поиски врача. Ему повезло: доктор Росси осмотрел Данте, сказал, что они обратились вовремя и что у него есть хинин, а значит, надежда на то, что юноша поправится. Однако им придется прожить в Аяччо не меньше двух недель.
Когда доктор Росси расспрашивал Данте о том, где и как он мог подхватить малярию, Леон увидел, как Анжела хмурится. Вероятно, она догадывалась о том, о чем догадывался и он: Данте заразился нарочно. Возможно, он желал умереть, но в решающий миг его природа, его сердце взбунтовались и приказали бороться за жизнь. Леон не представлял, как такое можно сделать ради любви, любви к обыкновенной женщине, и глядел на Анжелу с невольным изумлением.
Они остановились у дальних родственников Леона. Данте разместили в отдельной комнате, а Анжела улеглась с женщинами. Леон сидел на опустевшей кухне вместе с Антонио, главой семьи, которая его приютила, за кувшином вина.
— Нам придется прожить в Аяччо не меньше двух недель. Неудобно тебя стеснять — вам самим негде повернуться. Если б мой зять не уехал из Аяччо, я бы остановился у него.
Антонио неловко кашлянул.
— Дом Винсенте Маркато превратился в гостиницу.
Леон вытаращил глаза.
— В какую еще гостиницу?!
Мужчина хлопнул ладонью по колену.
— Неужели не знаешь?! Твой зять оставил дом девчонке, которая прислуживала у них. Она там все переделала, заново обставила комнаты и теперь принимает постояльцев.
Леон нахмурился. Он не любил останавливаться у Винсенте, хотя тот радушно принимал тестя. Ему не нравилась нелепая роскошь дома, смущали городские наряды Бьянки. Теперь, когда у нее был муж, отец не считал удобным вмешиваться, хотя порой у Леона создавалось впечатление, что в доме Винсенте Маркато творится что-то неприличное.
— Говоришь, теперь там живет девчонка? Одна, без мужчины?
— Да. Она говорит, что была замужем, но никто никогда не видел ее мужа. Зато у нее есть ребенок, и… ходят слухи, что она прижила его с хозяином.
— Где это видано, чтобы женщина сама заправляла делами? — мрачно произнес Леон, стараясь оставить без внимания последнюю фразу собеседника.
— Вот и я о том же! Только тех, кто приехал с материка, этим не смутишь. Они уже привыкли. А девчонка ловка: заказала доску, на которой написано все про гостиницу, и прибила ее на пристани. И развесила таблички во всех кабаках. Говорят, там чисто и уютно, да и цены невысокие. Прошло всего два месяца, как она стала этим заниматься, а в гостинице полно постояльцев.
— Что ж, — сказал Леон, — я наведаюсь туда завтра.
— Кстати, — заметил Антонио, — твоя дочка щеголяла такими нарядами! Случалось, мы глазели на нее на набережной. Шелковые платья, зонтик, перчатки, шляпка. Совсем не похожа на корсиканку!
Леон почувствовал, что его осуждают, и напрягся.
— Бьянка была примерной дочерью и стала послушной женой.
— Понятно, если муж позволял ей все это, то почему бы нет. Только мне кажется, хорошо, что они уехали. В Тулоне им будет лучше, чем здесь.
На следующий день Данте успели дать хинин еще до того, как случился приступ, и все же он был вынужден лежать в постели. Анжела осталась с ним, а Леон отправился в ту самую гостиницу, которая прежде была домом его зятя.
Он сразу увидел, что кто-то приложил большие усилия к тому, чтобы изменить это жилище. Теперь дом не удивлял, не отталкивал, а манил. Он был выкрашен белой краской, оконные переплеты и двери — коричневой. На окнах висели простые легкие занавески, пропускавшие солнечный свет. Двор с посыпанными галькой дорожками и цветниками содержался в безукоризненном порядке. На вывеске, прибитой у ворот, было аккуратно и старательно выведено: «Дом на набережной. Комнаты, пансион. Приглашаем гостей».
Леон вошел в ворота. Навстречу вышла женщина, на вид почтенная и строгая. Сначала Леон решил, что ей за тридцать, но после увидел, что ошибся — она была гораздо моложе. Когда она подошла совсем близко, его глаза округлились.
— Кармина?!
Да, это была Кармина. Она стала старше и строже, но это ее только красило. Она была одета так, как одеваются вдовы: в черное платье, мецарро и шаль безо всяких украшений. Леону было трудно поверить, что когда-то эта женщина согрешила с его сыном.
Было видно, что Кармина напугана и пытается взять себя в руки.
— Добро пожаловать. Что вам угодно? — сказала она.
Леон разозлился. Он решил сразу взять быка за рога.
— Надеюсь, ты меня узнаешь?
— Да, узнаю.
— Выходит, мой зять подарил тебе дом?!
— Не подарил. Он оставил меня присматривать за ним. Деньги, полученные от сдачи комнат, я отдам хозяину. А он заплатит мне жалованье.