— Никак. После пережитого в лесу она все виснет у меня на плечах, не отпускает ни на шаг — «Стасик, Стасик». Я ее, конечно, понимаю — провалиться в черную дыру в трех шагах от лагеря, тут и я бы поседел. Но не знаю. Не могу я уже ее переносить физически. Не люблю, понимаешь, а для меня это… — Стасик покраснел. — …для меня это важно. Не люблю и все. Чужая. Отдам я ей один камень, и пусть живет как хочет.
Он стал смотреть в окно. По тротуару спешили прохожие, шлепали по лужам, проклиная осень и слякоть. Никто не захватил сегодня зонты, обманувшись яркостью солнечного утра.
— Иногда я думаю, — сказал он, — что твоего представительства от женского пола в моей жизни вполне достаточно. Осталось найти кого-то для регулярного траха — и вообще рай.
Теперь покраснела Наташа.
— Дружище, мне приятно, конечно же, но так нельзя. Помнишь, как было у нашего любимого Шклярского? «Прежде чем завянуть, дай себя сорвать, вечное цветение нам не удержать».
— Я помню, Наташ. — Он отвернулся от окна. — Расскажи лучше, что у вас интересного.
— Интересное на канале «Дискавери». Киру определила в школу не очень далеко от дома. Отец поднял старые связи, прозвонился через какие-то дальние страны и континенты через каких-то старых папуасов с портфелями, нашел место в неплохом заведении. Посмотрим, чем это закончится, характеристики у нас отличные, тут Шарипов не обманул, хоть на том ему спасибо.
— Ясно. А с этим? — Он постучал по сердцу.
— А с «этим» — никак. — Она опустила глаза в чашку. Кофейная гуща легла на дно неразборчивой мазней. Лучшей иллюстрации к вопросу Стасика не придумаешь. — Я же так ничего и не увидела в чаше, когда удирала от призрака, сам понимаешь, не до того было. Так что у меня — тина да ряска, старичок.
— Мне жаль, подруга. — Он глотнул кофе, неспешно поставил чашку в блюдце, полез в карман. — Слушай, тут у меня как раз завалялся один красивый камешек. Хочешь, подарю?
Охранник Даниила Крупатина по имени Сергей (фамилии его никто не помнил — слишком много чести мальчишке, не способному починить сливной бачок унитаза), завалил сессию в институте. Не мог он сосредоточиться на социологии, потому что все время думал о полотенце, мыльнице и зубной щетке.
Полотенце, мыльница и зубная щетка… полотенце, мыльница и зубная щетка… лев, колдунья и волшебный шкаф…
Он убеждал себя, что ему померещилось, но если ему мерещится
Сережка никому ничего не сказал. Побоялся насмешек. Да и не до того было: Крупатин неожиданно куда-то пропал. Говорят, сел в лодку и уплыл. Не вернулся. Охранники с ног сбились в поисках, а Полина и Игорь, воспользовавшись замешательством, выскочили из корпуса и покинули лагерь. Наверно, уехали на попутках.
Чумовой был денек, ничего не скажешь. На этом Озере, говорят, случается и не такое.