Остров проклятых

Кончики пальцев. Вчера перед сном он их разглядывал. Когда утром проснулся, они уже были чистыми. Обувная вакса, подумал он сначала, но потом вспомнил, как он к ней прикоснулся…

— Она выкрасила волосы. Перед самой встречей со мной.

— Вы должны уходить. — Она мягко подтолкнула его к выходу.

— А если я захочу вернуться? — сказал он.

— Вы меня здесь не застанете. Я постоянно перемещаюсь. Каждую ночь на новом месте.

— Но я бы мог забрать вас, увезти отсюда.

Она печально улыбнулась и откинула пряди с висков.

— Вы не услышали, что я вам сказала.

— Услышал.

— Вы отсюда никогда не уедете. Вы пополнили наши ряды. — Она тронула его за плечо и еще раз подтолкнула к выходу из пещеры.

Тедди остановился на пороге, обернулся.

— У меня есть друг. Сегодня вечером мы были вместе, а потом потерялись. Вы его, случайно, не видели?

В ответ все та же печальная улыбка.

— Пристав, у вас здесь нет друзей.

18

К тому времени, когда он добрался до дома Коули, он уже с трудом передвигал ноги.

Обойдя особняк сзади, он вышел на дорогу, которая вела к главным воротам, с таким ощущением, будто все расстояния успели с утра учетвериться, и тут рядом с ним, возникнув из темноты, вдруг оказался мужчина и взял его под руку со словами:

— А мы тут уже гадали, когда ж вы наконец объявитесь.

Смотритель больницы.

Кожа белая, как свечной воск, гладкая, как отлакированная, и будто слегка прозрачная. Холеные ногти такой длины, что вот-вот начнут загибаться, и тоже белые, как кожа. Но вот отчего действительно делалось не по себе, так это от его глаз: шелковисто-голубоватые, глядящие на мир с детским удивлением.

— Рад наконец-то с вами познакомиться, смотритель. Как поживаете?

— Тип-топ, — последовал ответ. — А вы?

— Лучше не бывает.

Тедди почувствовал, как его руку стиснули чуть повыше локтя.

— Приятно слышать. Мы решили прогуляться?

— Так как пациентка нашлась, я подумал, отчего бы не осмотреть остров.

— Надеюсь, получили удовольствие.

— О да.

— Прекрасно. Познакомились с нашими старожилками?

Тедди напрягся, подбирая слова. Голова отчаянно гудела, ноги едва держали.

— Да… крысы.

Смотритель похлопал его по спине:

— Крысы, ну конечно! В них есть что-то царское, вы не находите?

Тедди посмотрел ему в глаза:

— Крысы — они и есть крысы.

— Вредители, ну да. Я понимаю. Но то, как они сидят на задних лапах и смотрят на вас немигающим взглядом с безопасного расстояния, или как они юркают в щель быстрее, чем вы успеваете моргнуть… — Он задрал голову к звездам. — Может быть, «царский» — не совсем то слово. А как вам «сноровистые»? Удивительно сноровистые существа.

Когда они достигли главных ворот, он, не выпуская локтя Тедди, развернулся вместе с ним, и впереди возник особняк Коули, а за ним морская гладь.

— Как вам последний дар Божий?

— Простите? — переспросил Тедди, заглянув в глаза своего спутника и обнаружив вдруг порок в этих кристально чистых глазах.

— Дар Божий, — повторил тот и широким жестом обвел раскуроченную ураганом землю. — Выплеск ярости. Когда я спустился на первый этаж у себя дома, это дерево, рухнувшее прямо в гостиную, тянулось ко мне, как Господня десница. Не буквально, конечно. В переносном смысле. Бог любит насилие. Вы ведь должны это понимать?

— Нет, — возразил Тедди. — Не понимаю.

Смотритель, пройдя несколько шагов, обернулся.

— Иначе откуда на земле столько насилия? Оно сидит в нас и рвется наружу. Оно дается нам естественнее, чем дыхание. Мы воюем. Мы приносим жертвы. Мы мародерствуем и истязаем наших братьев. Мы заваливаем поля смердящими трупами. А зачем? Чтобы показать Ему, что мы усвоили Его урок.

Тедди заметил, как он поглаживает переплет книжицы, прижатой к животу. Он улыбнулся, обнажив желтые зубы:

— Господь дал нам землетрясения, ураганы, торнадо. Он дал нам вулканы, извергающие на наши головы огонь и серу. Океаны, пожирающие наши корабли. Вообще природу, этого улыбающегося убийцу. Он дал нам болезни, чтобы на смертном одре мы окончательно осознали: все отверстия в человеческом теле существуют только для того, чтобы через них уходила жизнь. Он дал нам вожделение, и ярость, и жадность, и грязные мысли, дабы мы совершали насилие во славу Его. Что может быть чище бури, которую мы только что пережили? Моральных устоев не существует. Только одно — сумеет ли мое насилие победить ваше?

— Я не уверен, что… — начал Тедди.

— Сумеет?

— Что?

— Мое насилие победить ваше?

— Я не сторонник насилия, — сказал Тедди.

Смотритель сплюнул на землю в сантиметрах от их ботинок.

— Ты тот еще насильник. Уж я-то знаю, потому что сам такой. Не ставь себя в неловкое положение, сынок, отрицая то, что у тебя в крови. И меня не ставь. Если мы сейчас отбросим общественные условности и я окажусь единственной преградой между тобой и пищей, ты размозжишь мне голову камнем и вонзишь зубы в филейную часть. — Он придвинулся вплотную. — Если я сейчас захочу выгрызть твой правый глаз, ты меня остановишь?

В его по-детски голубых глазах вспыхнул огонек. Тедди представил себе, как его черное сердце бьется в грудной клетке.

— А вы попробуйте, — предложил Тедди.

— Достойный ответ, — прошептал смотритель.