Остров Пингвинов. Рассказы Жака Турнеброша. Семь жен Синей Бороды. Боги жаждут

— Модерна ожидает дурной конец. Я вижу шестерых бесов в образе летучих мышей, которые норовят слизнуть душу с его губ.

Узнав от Базины и Модерна об этом прискорбном происшествии, святой епископ крайне огорчился.

— Эти дети были вскормлены в страдании недостойными родителями,— промолвил он.— Чрезмерность перенесенных ими невзгод искалечила их нрав. Их изъяны следует выправлять с помощью долготерпения и настойчивой мягкости.

— Ваше преосвященство,— возразил Модерн, отплясывая лихорадку и чихая, несмотря на теплый халат и ночной колпак, ибо купанье наградило его насморком,— возможно, что их злобность имеет своим источником злобность их родителей. Но как объясните вы, святой отец, что дурное обращение вложило в каждого из них различные и, можно сказать, противоположные пороки, что заброшенность и нужда, в которых они обретались, прежде чем попасть в кадку с рассолом, сделали одного из них алчным, другого буйным, а третьего ложным духовидцем. И как раз этот последний, святой отец, тревожил бы меня, будь я на вашем месте, более остальных.

— Каждый из этих мальчиков искривился в своем слабом месте,— отвечал епископ.— Плохое обращение изуродовало их душу в тех точках, которые оказали наименьшее сопротивление. Будем же выправлять их с тысячью предосторожностей, чтобы не увеличить зло вместо того, чтобы его уменьшить. Снисходительность, милосердие и долготерпенье — единственные меры воздействия, которые следует применять для исправления людей, разумеется, исключая еретиков.

— Конечно, конечно, ваше преосвященство,— отозвался Модерн, трижды чихая.— Но нет правильного воспитания без острастки, нет дисциплины без дисциплины. Я в этом кое-что понимаю. И если вы не накажете этих бездельников, они станут хуже Ирода. Помяните мое слово.

— Возможно, что Модерн не далек от истины,— промолвила Базина.

Епископ ничего не ответил. Он шел в сопровождении дьякона и вдовы вдоль шпалеры боярышника, испускавшего приятный запах меда и горького миндаля. Дойдя до оврага, где земля вбирала в себя влагу из соседнего источника, он остановился перед деревцом с густыми изогнутыми ветвями, густо покрытыми глянцевитыми зубчатыми листьями и белыми соцветьями.

— Взгляните на этот пышный и благоухающий куст, на эту прекрасную дщерь цветущего мая, на эту благородную, яркую, столь полную жизни и силы купину,— сказал он,— обратите внимание, насколько она богаче листьями и наряднее цветами, нежели ее соседки по шпалере. Но заметьте также, что бледная кора ее ветвей покрыта лишь ничтожным количеством колючек, и притом слабых, мелких и тупых. Чем это объясняется? Причина этому та, что вскормленная влажной и жирной почвой, спокойная и уверенная в богатствах, поддерживающих ее существованье, она использовала все земные соки на взращивание своего могущества и своей славы и, слишком уверенная в своей силе, чтобы вооружаться против слабых врагов, вся отдалась радости великолепного, упоительного плодоношенья. Пройдем теперь с вами несколько шагов по тропинке, взбирающейся кверху, и обратим взгляд на другой куст боярышника, который, вытянувшись с великим трудом из каменистой и безводной почвы, чахлый, скудный древесиной и листвой, в этих суровых условиях помышляет только о том, как бы получше вооружиться, как бы защитить себя от бесчисленных врагов, угрожающих всем слабым существам. И вот он — сплошная охапка колючек. Малое количество вытянутых им соков растрачено на создание бесчисленных, широких у основания, твердых и острых шипов, все же плохо обеспечивающих его боязливую слабость. У него ничего не осталось для душистого и плодоносного цветения. Друзья мои, с людьми происходит то же, что с боярышником. Уход, уделенный нам в детстве, делает нас лучше. Слишком жестокое воспитание ожесточает нас.

III

Когда Максиму пошел семнадцатый год, он преисполнил душу святого епископа Николая терзаниями, а епархию его покрыл позором, собрав и подучив шайку сорванцов, своих сверстников, которая поставила себе целью похитить девушек из селенья, носившего название Гросс-Нат и расположенного в четырех лье к северу от Тренкебаля. Предприятие удалось на славу. Ночью похитители возвратились в город, прижимая к груди растрепанных девственниц, тщетно обращавших к небу свои пылающие очи и молящие длани. Но когда отцы, братья и женихи похищенных дев явились за ними, девушки отказались вернуться под родной кров, говоря, что им слишком стыдно, и предпочли скрыть свое бесчестье в объятьях тех, кто причинил его. Максим, взявший на свою долю трех самых красивых, проживал с ними в маленьком поместье, входившем в общие епископские владения. По приказанию епископа дьякон Модерн явился к девушкам в отсутствие их похитителя и объявил им, что пришел их освободить. Они отказались впустить его, а когда дьякон стал изъяснять им гнусность их поведения, девушки окатили его помоями и сбросили ему на голову горшок, раскроивший ему череп.

Епископ Николай во всеоружии ласковой строгости попрекнул Максима за буйство и развратное поведение.