Тем временем Оливье размышлял: «Ясно, что эти чудеса могли свершиться только с помощью девы Марии, и сердце мое полнится радостью при виде столь несомненных доказательств ее благоволения к Франции. Император и его пэры не напрасно возносили молитвы нашей покровительнице, пресвятой богоматери. Увы! Один я пострадаю за всех, только моя голова скатится с плеч. Ибо не могу же я просить непорочную деву, чтобы она помогла мне совершить мой подвиг! Он таков, что было бы нескромностью молить о помощи у той, чье имя — Лилия целомудрия, Башня из слоновой кости, Врата за семью запорами, Запертый сад. А без помощи небесной вряд ли я могу в полной мере совершить то, чем я похвалился».
Так думал Оливье, когда король Гугон внезапно обратился к нему:
— Граф, настал ваш черед исполнить обещанное.
— Государь,— ответил Оливье,— я с нетерпением жду принцессу, вашу дочь. Ибо сперва вы должны оказать мне великую честь, сочетав меня с ней законным браком.
— Это справедливо,— сказал король Гугон.— Я пришлю ее к вам вместе со священником, который вас обвенчает.
В церкви, во время венчания, Оливье думал: «Эта девственница — совершенство прелести и красоты. Я так жажду заключить ее в объятия, что нисколько не жалею о своей похвальбе».
Вечером, после ужина, двенадцать дам и двенадцать рыцарей отвели принцессу Елену и графа Оливье в опочивальню и оставили там одних.
Они пробыли ночь вместе, а наутро, сопровождаемые стражей, предстали перед королем Гугоном. Тот сидел на троне, окруженный свитой. Возле него стояли Карл Великий и пэры.
— Ну как, граф Оливье, исполнили вы обещанное?
Оливье молчал, и король Гугон уже возрадовался при мысли, что велит отрубить голову своему зятю. Ибо его особенно уязвила похвальба Оливье.
— Отвечайте! — воскликнул он.— Осмеливаетесь ли вы утверждать, что совершили то, чем похвалялись?
Тогда принцесса Елена, залившись краской, потупив глаза и улыбаясь, ответила тихим, но внятным голосом:
— Да.
Карл Великий и пэры были очень довольны ответом принцессы.
— Видно, этим французам помогает не только бог, но и дьявол,— сказал король Гугон.— Значит, не суждено мне отрубить голову ни одному из вас… Приблизьтесь ко мне, зять мой.
И он протянул Оливье руку, которую тот поцеловал.
Карл Великий обнял принцессу и сказал:
— Елена, отныне я считаю вас своей дочерью и женой моего сына. Вы поедете с нами во Францию и будете жить при нашем дворе.
Потом, наклонившись, чтобы расцеловать ее в обе щеки, он шепнул ей:
— Вы ответили так, как подобало ответить благородной женщине. Но, скажите мне, это действительно правда?
— Государь,— промолвила она,— Оливье — смелый и учтивый рыцарь. Он так ласкал и ублажал меня, что мысли мои спутались, и я сбилась со счета. Он тоже не считал. Поэтому я полагаю, что он выполнил обещание.
Король Гугон устроил великое празднество по случаю свадьбы своей дочери. Потом Карл Великий и двенадцать пэров отбыли во Францию, увозя с собой принцессу Елену.
Чудо, сотворенное сорокой
В лето от рождества Христова 1429, великим постом, календарь явил необыкновенное чудо, редкостное совпадение, поразившее всех верующих и даже ученых и опытных в числословии священнослужителей, ибо астрономия, мать календаря, была в то время еще христианской. В год 1429 страстная пятница пришлась на благовещение, так что один и тот же день, дивно воссоединив Иисуса, зачатого во чреве пресвятой девы, с Иисусом, принявшим крестную муку, оказался днем празднования сразу двух таинств, из коих одним началось, а другим завершилось искупление рода человеческого. Сия пятница, в которую таинство радостное столь точно совпало с таинством горестным, была названа «великой» и торжественно праздновалась в храме Благовещения на Монт-Анис. Этой старинной церкви папы издавна даровали право полного отпущения грехов в престольный праздник, а покойный Эли де Лестранж, епископ города Пюи, исхлопотал у папы Мартина подтверждение этой исконной привилегии, ибо такое право есть милость, которую папы охотно оказывают, когда их просят о ней достодолжным образом.