Я только что была у господина дез Илетта, живущего близ Нового моста, на чердаке, где его сам черт не найдет; он вынужден зарабатывать себе на хлеб, делая картонных паяцев. В его суждениях много здравого смысла, вот почему я передаю вам наиболее существенное из того, что он говорил мне. Ему не верится, что настоящее положение вещей продержится долго. Он не думает, что конец нынешнему порядку наступит только с победой коалиции, и события, по-видимому, подтверждают его мнение: вы ведь знаете, что за последнее время вести с войны далеко не отрадны. Он считает более вероятным исходом восстание простонародья, восстание, в котором сыграют видную роль и женщины, еще глубоко приверженные религии. Он полагает, что ужас, внушаемый Революционным трибуналом, вскоре объединит всю Францию против якобинцев. «Этот трибунал,— заметил он шутя,— который судит французскую королеву и разносчицу хлеба, похож на Вильяма Шекспира, столь любезного сердцу англичан…» По его мнению, не исключена возможность, что Робеспьер женится на дочери короля и провозгласит себя протектором королевства.
Я была бы вам весьма признательна, милостивый государь, если бы вы прислали причитающуюся мне сумму, а именно тысячу фунтов стерлингов тем путем, каким вы всегда это делаете, но остерегайтесь писать господину Морхардту: его только что арестовали, посадили в тюрьму…
— Господин дез Илетт делает паяцев,— заметил Бовизаж,— это ценная примета… хотя у нас в секции немало мелких ремесленников такого рода.
— Это напомнило мне, что я обещал принести куклу моей младшей дочке, Натали,— сказал Делурмель.— У нее скарлатина. Вчера показалась сыпь. Болезнь эта не опасная, но требует ухода. А Натали очень умный ребенок, развита не по возрасту, но здоровье у нее слабое.
— У меня,— сообщил Гено,— один только мальчик. Он катает обручи от бочек и пускает воздушные шары, надувая бумажные мешочки.
— Дети чаще всего забавляются предметами, не имеющими ничего общего с игрушками,— заметил Бовизаж.— Мой племянник Эмиль — очень смышленый семилетний мальчуган — целый день возится с кубиками, сооружает из них постройки. Не хотите ли?..
И Бовизаж протянул делегатам раскрытую табакерку.
— Ну а теперь пойдемте прихлопнем нашего молодчика,— сказал Делурмель, носивший длинные усы и свирепо вращавший глазами.— Я сегодня не прочь позавтракать потрохами аристократа и запить их стаканом белого вина.
Бовизаж предложил делегатам отправиться на площадь Дофина, в лавку его товарища Дюпона-старшего, который, по всей вероятности, знает дез Илетта.
Они шли в сопровождении четырех секционных гренадеров, дыша прохладным воздухом.
— Видели вы «Королей на Страшном суде»? — спросил спутников Делурмель.— Пьесу стоит посмотреть. Автор выводит в ней королей Европы, укрывшихся на необитаемом острове, у подножья вулкана, который в конце концов поглощает их. Произведение патриотическое.
Делурмель указал на углу улицы Арле на тележку, блестевшую, точно внутренность часовни; ее толкала старуха в клеенчатой шляпе, надетой поверх чепца.
— Чем она торгует? — спросил он.
Старуха сама ответила:
— Вот, взгляните, господа. Выбор у меня большой: четки всех сортов, нательные кресты, образки святого Антония, плащаницы, платки святой Вероники, Ecce homo, Agnus Dei, охотничьи рога и кольца святого Губерта и всякие предметы для благочестивых людей.
— Да ведь это настоящий арсенал фанатизма! — возмутился Делурмель.
Он решил обстоятельно допросить старуху, но та на все его вопросы отвечала одной и той же фразой:
— Сынок, вот уж сорок лет как я торгую этим товаром.
Один из делегатов Комитета общественной безопасности, увидав проходившего мимо солдата, приказал ему, к удивлению старухи, отвести ее в Консьержери.