Остров, которого нет

— Он остался бы жив, — упрямо сказала Лотта.

— Только это был бы уже совсем другой мальчик, уважаемая Лотта, разве не так? Вы бы не стали ждать, пока он вспомнит все сам, без посторонней помощи. Вам пришлось бы ждать несколько лет, а ждать, как я понимаю, никто не намерен…

— Он остался бы жив, — повторила она.

— Конечно, — улыбнулся человек со шрамом. — Без воспоминаний, без мыслей и чувств. Полагаю, в некотором отношении можно сказать, что он бы стал вполне счастлив.

— А что бы сделали с ним вы?

— Я? — удивился человек со шрамом. — Ничего. Мы должны были только найти Гемма и доставить его тем, кто нас нанял.

— Ну конечно! — воскликнула Лотта. — А дальнейшее вас уже не касается.

— К чему эти упреки? — мирно произнес старший наемник. — Нам нет никакого смысла ссориться. Все уже позади. И мы, и вы провалили свое задание. Вы вернетесь в Агентство и получите то, что, по мнению вашего начальства, заслужили: вас понизят в должности или отправят смотрителями в такие же захолустья. Может, кто-то из вас получит место как раз здесь, на Грете. Но нам тоже достанется. И побольше, чем вам. У нас другие условия контракта. Поэтому, пожалуй, мы не вернемся туда, откуда нас послали. Поищем что-нибудь поспокойней. И чтобы никто не знал, что именно мы нашли и куда делись. Брант, вы не возражаете, если мы отправимся после вас?

— Да как хотите, — сказал Брант. — Мне плевать. Какая теперь разница.

Он шагнул к машине, ткнул пальцем в одну из выпуклостей и повернулся к Лотте.

— Все готово, мы можем уходить.

Никто из них не счел нужным попрощаться ни со мной, ни с Гораном. Лотта лишь глядела мне в глаза и не отрывала взгляда, пока не пропала вместе с Брантом в неяркой вспышке.

Я отвернулся и обнаружил, что оба наемника пристально смотрят на меня, то ли с сожалением, то ли с иронией.

— Ты будешь ее долго вспоминать, капитан Якоб, — сказал старший.

— Вас я тоже не забуду, — буркнул я.

Они переглянулись и засмеялись.

— Вот и хорошо. Но нам тоже пора уходить. Жаль, что нам так и не удалось отведать моллюсков на вертеле. Желаю тебе выбраться живым с острова. Прощай, капитан!

Они подошли к машине и исчезли. А светлая полоса на теле машины погасла, и в тот же миг мы с Гораном поняли, что в зале постепенно, медленно-медленно начал меркнуть свет.

Я подошел к распахнутой двери в тоннель и негромко окликнул:

— Гемм! Они все убрались отсюда.

* * *

Было холодно, но солнечно. «Клео» плавно покачивалась на мягких волнах бухты, сверкая свежей заплатой на боку. В трюме методично чавкала помпа: Гемм старательно откачивал последние капли воды. С берега несло вкусные запахи — где-то там, спрятавшись от ветра, Горан жарил на костре последний для нас на этом острове обед.

То, что я шепнул Гемму, когда в зале Станции происходила схватка между бандитами Локуфы и пришельцами, он услышал, понял и выполнил предельно точно. Добежал до пропасти и спрятался в расщелине. Швырнуть вниз свою куртку я ему не советовал — это он сам придумал. А потом, когда все утихло, Гемм вернулся к нам.

Из того, о чем говорили Брант и наемники, я понял: когда-нибудь Гемм вспомнит то, что завещал его отец. Вспомнит, если захочет. Если ему это понадобится. Только решать тогда уже будет он сам. Но пока он будет делать только то, что ему нравится. А нравится ему плавать вместе со мной и Гораном на лучшем судне побережья. Вот так мы с Гораном приобрели неплохого юнгу, из которого когда-нибудь возможно получится капитан.

Туп-туп, туп-туп — стучала помпа и вдруг смолкла. Крышка трюмного люка откинулась, и над палубой показалась голова Гемма.

— Капитан Якоб! — позвал он. — Воды в трюме больше нет.

На берегу показался Горан. Забравшись в ялик и осторожно пристроив меж банок вертела с дымящимся мясом молодой каракатицы, он оттолкнулся веслом от берега и развернул ялик носом в сторону «Клео».

— Юнга, на борт! — крикнул я. — Принять шлюпку! Готовиться к отплытию!..

Гемм выскочил из трюма и побежал встречать Горана.

Мертвые земли

Отчего-то этой ночью сон мой был особенно долог и крепок, разбудил меня лишь металлический щелчок — такое случалось со мной крайне редко. Щелчок означал, что уже семь утра и двери наших камер открыты электрическим импульсом, посланным с центрального пульта охраны. С этого звука начинался день каждого из обитателей нашего дома.

Я кое-как открыл глаза. Над дверью скудно светилась синяя ночная лампочка. Окно оставалось темным: длительность осенней ночи все увеличивалась, а наружное освещение здесь отключалось ровно в одиннадцать вечера из экономии. Я поднялся и подошел к окну. Это действие было чисто рефлекторным, сквозь стекло, словно заклеенное с улицы черной бумагой, ничего разглядеть было невозможно. Лишь включив свет, я увидел прутья решетки и убедился, что за прошедшую ночь в моей судьбе ровным счетом ничего не переменилось. Я по-прежнему находился в заключении, в своей камере.