Остров Головорезов

Следом за хранителем они пересекли долину и вскарабкались на перевал. Берег круто обрывался – песчаный пляж был в нескольких метрах внизу, по обрыву шла еле заметная тропинка.

Вид открывался фантастический.

Солнце только зашло, воды моря были абсолютно спокойны, недвижны, и отражали все оттенки закатного неба – только на тон светлее. В густой синеве неба зажглись первые звезды, круглые и любопытные.

А на изгибающейся дугой полоске пляжа уже собралась толпа.

Там был крытый камышом навес, видимо, бар, окруженный высокими скамейками. Был костер, полыхающий ярко и празднично. Было несколько мангалов с исходящим соком и запахами мясом. Была музыка – та самая, похожая на барабанную дробь. И была целая толпа отдыхающих, уже начинающих танцевать под открытым небом.

Сначала взгляд Бандерольки выхватил только вскинутые к небу руки, разноцветную, очень яркую, одежду, но потом она заметила, что люди, танцующие на песке, пренебрегают защитными костюмами и противогазами. Мутанты. Несмотря на непредвзятость и на то, что листонош с трудом можно было отнести к людям, Бандерольку передернуло: населяющие Крым мутанты слыли тварями злобными.

Впрочем, в танцующих агрессии не было.

Валентин Валентинович спустился к морю, Бандеролька последовала за ним, обмирая.

Чем бы ни была «Республика Казантип», которую смотритель пытался реконструировать, получилось у него симпатично. Под камышовым навесом действительно был бар, между бутылок (старинных, произведенных до Катастрофы, но с явно современным содержимым) горели невысокие свечи. За стойкой хозяйничала очень улыбчивая и очень зубастая шестирукая девушка в майке с надписью «Кали». У самого обрыва находился источник загадочных звуков – сложная музыкальная установка, совмещающая ударные, гитару, пианино и что-то еще. Управляли установкой и задавали ритм всему собранию сиамские близнецы, похожие бородами и залысинами. Правый, в черных очках и бандане с черепом, увлеченно бил в барабаны.

– Труевая дискотека, – похвастался Валентин Валентиныч. – Братья Труи – лучшие из лучших на Керченском полуострове! Отдыхайте, друзья. Отдыхать – это хорошо.

Он улизнул, оставив листонош в некоторой растерянности. Бандеролька аж вцепилась в руку Стаса – ладонь у доктора была мокрая и холодная.

Вокруг бесновались. Руки и ноги, изогнутые под немыслимыми углами, локти и колени в невероятном количестве, глаза красные и светящиеся, волосы белые, как проростки картошки и зеленые, носы самых разных форм, и все это – слепленное в нелепые, фантасмагоричные вариации. Кони листонош здесь не особо выделялись бы.

– Вот ведь пакость, – пробормотал Телеграф. – Нет, молодежь, стар я для этого непотребства. Идите, развлекайтесь. Только шашлык этот не ешьте, хрен знает из кого он приготовлен. А я пойду в машину и спать лягу, заодно имущество наше переберу, для завтрашнего похода перепакую.

Он ушел. Бандеролька плотнее прижалась к Стасу.

– Может, и нам в машину? – спросила она.

– Да ты что?! Всю тусовку пропустить? Ладно тебе, не бойся, держись рядом. Пойдем плясать.

Плясать Бандеролька не умела, и только топталась рядом со Стасом, недоумевая: зачем ей это?

Возле нее ритмично подергивалась молодая брюнетка абсолютно нормального вида: две руки, две ноги, два уха и два глаза. Лицо отрешенное, волосы слегка волнистые, фигура атлетическая – сразу видно, что девушка ведет не диванный образ жизни. Бандеролька аж залюбовалась резкими и четкими движениями. Брюнетка обернулась.

– А, это вы завтра в Керчь?

– Да, – растерялась Бандеролька, чувствуя себя мелкой, ненужной и незначительной.

– Кто такие?

– Я – Бандеролька, листоноша. Это – Доктор Стас.

– Доктор?

– Врач, – пояснил галантный Стас и почему-то засмеялся, с ним бывало.

– Тоже в Керчь?

– Ну да. У нас там общее дело.

Брюнетка смотрела теперь только на Стаса, Бандерольку и не замечала. Ту кольнуло ревностью: понятно же, что молодая особа положила на симпатичного доктора глаз.

– А вы кто? – напомнила о себе Бандеролька.

– Я? Атаман Пеева. Мне тоже в Керчь утром и у меня дрезина. Валентиныч велел вас подвезти. Так что на рассвете встретимся у выезда из долины.

Она окатила Бандерольку презрением, отвернулась и оттанцевала в сторону.

– И что это было? – спросил Стас.

– Стерва какая-то, – в сердцах ответила Бандеролька. – Впрочем, нам с ней, кажется, по пути.

* * *

Ближе к полуночи мутанты перепились. Бандеролька от алкоголя отказалась сразу и решительно, Стас же позволил себе бокал. Бандерольку терзали угрызения совести: мир в опасности, Пошта и остальные рискуют жизнями, а она – будто в отпуске, по гостям и дискотекам. Приходилось напоминать себе про котов-людоедов и крабов, про хищный мох – и все равно Бандеролька чувствовала себя прогульщицей.

Сюда, похоже, сплетни о листоношах не дошли. Никто не обвинял их во всех грехах, никто не припоминал якобы совершенные злодеяния. Может быть, здесь вообще о листоношах не знали, кажется, даже о Катастрофе только догадывались: память у мутантов была короткой, и занимали ее танцы, обнимашки и прочие радости жаркого лета.

А что будет зимой, они не думали.