Остров айлатки

По телефону Зорин сказал, что ждать прибытия корабля надо будет несколько дней. «Пережди у ребят на Северном мысе, можешь из будки понаблюдать за китами, тебе это интересно будет», сказал он. Она вспыхнула от неприкрытого снисхождения в последней фразе. «Тоже мне, думает я городская девчонка, только и приехавшая поглазеть на диковины», закрутилась ее мысль. Тем не менее, она сразу пошла на Северный мыс, и даже толком не познакомившись с исследователями в низких деревянных домиках, полезла по лестнице наверх в будку. Китов, конечно, в те дни не было. Не было их и в другие дни. Общение с исследователями – девушкой-энтомологом и парнем-орнитологом – быстро исчерпало себя, поскольку Натка ничего не смыслила в биологии, а те сыпали терминами и вовсе не умели ничего объяснить популярным языком. Ей оставалось только убивать время, таская книжки из комнаты-библиотеки. Их использовали для розжига печки вместо дров, но Натка от нечего делать углублялась в любую попавшуюся книгу, будь то отсыревшая советская пропаганда или помятый томик Майна Рида. Так продолжалось несколько дней – почитать книжку, выйти вскарабкаться в качающуюся на ветру будку, чтобы краешком глаза увидеть китов, потом от разочарования, что не увидела, спуститься вниз, поглазеть на океан и вернуться в домик.

Наконец, энтомолог сказал:

– Ты знаешь, на Безымянный недавно Алексей Исаевич уплыл. Ему помощь бы понадобилась. Какой-то важный проект у него там. Может, сейчас и поплывешь? Чего Зорина ждать? Только лодка тебе нужна.

Натка отбросила читать про первый поцелуй влюбленной пары, вскочила на длинные тонкие ноги и вперилась в энтомолога пронзительным взглядом.

– Поплыву! – вскричала она. А потом осторожно спросила, – А кто такой Алексей Исаевич?

Ответа на этот вопрос она не знала до сих пор, потому что энтомолог только посмеялся и пошел искать «попутку» на Безымянный. Почему-то все алеуты в Никольском шарахались, только услышав название.

– Чего это они? – спросила Натка.

– Да предубеждение какое-то, не знаю, – пожал плечами парень.

Согласился только Федор. В мятом свалявшемся бушлате и могучих кирзовых сапогах он навис над ними обоими своим великаньим ростом. Натку это удивило, так как она сама могла похвастать метром девяносто. «Тулума», – поздоровался он с заискивающей улыбкой, в которой не хватало нескольких зубов. А потом махнул грубой, словно вытесанной из камня ладонью, подзывая девушку к каменистому берегу, где стояла его байдара. Она была как диковинный морской зверь. Лоснящиеся бока из шкуры морского котика скрывали каркас деревянных перекрытий, выглядевших как скелет и ребра. Перед острым носом лодки сновали птицы – топорки. Стая разом как один повернула к ним белые головы на черной шее, клубки волос по краям глаз выглядели будто строгие брови. Казалось, птица изучает и оценивает пришельца. Натка почувствовала, что вторгается в чужой для нее мир Берингии и застыла перед диковинным зверем. А Федор только крикнул что-то громко и широким взмахом рук отогнал топорков от своей лодки. Тяжело переваливаясь с лапы на лапу, словно возмущаясь такой наглостью, птицы пробежали по прибережным камням и, широко взмахивая крыльями, устремились в сторону океана.

Пока Натка зачарованно осматривала лодку, Федор достал из деревянного с шиферной крышей сарая два весла, бросил их внутрь и, упершись руками, стал подталкивать судно против набегавших волн.

– Сейчас поплывем? – не поверила Натка. А она-то думала, он ей просто показывает, а поплывут они потом.

– Чего ждать? Плывем так плывем.

Он был немногословен, и Натка поняла, что надо просто соглашаться. Иначе неизвестно сколько еще ждать Зорина. А ее дело не терпело отлагательств. Настолько не терпело, что, когда они сели и Федор впервые приложился к веслам, вонзив их в темную плоть океана, она с волнением спросила:

– А ты слышал… Нет, знаешь существо такое – айлатку?

У Федора прибавилось борозд на лбу, а глаза превратились в обращенные ребром монеты. Он улыбнулся – она поняла это по натяжению гладкой кожи на щеках, под бородой улыбки было не видно – и бросил:

– Алеуты, не айлатки.

Натка в разочаровании опустилась на дно лодки. «Он не понял», подумала она, «Да и как бы он понял? Айлатку видел только мой отец». Но об этом было еще рано думать. Они не приплыли на Безымянный. Она повернула голову назад, в сторону отдалявшихся камней, полоски редкой травы, над которыми кружили черные пятна бакланов и топорков, и ее вдруг охватил озноб. Но не тот, физический, озноб, когда налетает холодный ветер, а ледяная вода окатывает неразогретое тело. Это был озноб, идущий из глубины ее тела, зарождающийся где-то в недрах ума. Озноб от предвкушения таинственного и неизведанного, что ждало ее там, на Безымянном. Она повернулась обратно, впустив в свои глазницы безбрежье океана и серую пелену неба, сливавшуюся у горизонта с водой. «А знает ли он точно, как плыть?» мелькнуло в ее голове, прежде чем она заснула.