Остроумный Основьяненко

Чтобы показать на конкретном примере способы воздействия губернатора на проступки чиновников, приводится такой эпизод. В числе приглашенных на обед к губернатору был председатель магистрата уголовного департамента, который перед тем взял с одного купца „сколько-то дюжин бутылок портеру и дело решил неправильно. За обедом губернатор, когда начали хвалить подносимый портер, обратясь к председателю, сказал: „У вас надобно спросить, хорош ли портер. Вы его любите“. Слова пустые, но заставили председателя до того смешаться, что он с трудом усидел на стуле, тем более, что он и все присутствующие знали, что губернатор спроста слова не скажет и что это слово разнесется по всей губернии“.

Казалось бы, создан иконописный облик и сказаны все самые что ни есть благочестивые слова, но последним абзацем соответствующей главы хитрый Квитка добавляет в бочку меда небольшую, но несомненную ложку дегтя, прозрачно давая понять, что не так однозначно его отношение к действиям губернатора, как может показаться: „Вот как ценятся слова губернаторские и какой они имеют вес и влияние на судьбу человека! Зная же, что каждому губернатору должно взвешивать и пересуживать всякое слово, которое хочет сказать в обществе, я неохотно пошел бы в губернаторы“.

Заметное место во второй и особенно в третьей частях романа занимают образы помещиков. Эта порода людей была также хорошо знакома писателю, и, описывая их, он меньше должен был считаться с возможными придирками цензуры, следствием чего явилось правдивое воспроизведение многих персонажей. Глава двадцать третья второй части повествует „о том, как я был управляющим у богатого помещика и отличного хозяина“. Только прочитав ее до конца, можно оценить всю меру язвительности этой иронической характеристики. Впрочем, в самом начале, лишь знакомясь с характером „отличного хозяина“, имя которого Богатон, мы узнаем, что тот, „подобно многим людям, имеет слабость: не зная вовсе дела и не разумея его, почитает себя великим хозяином оттого, что завел на все формы, как ведомостям, отчетам, книгам, так и докладам к нему“.

Собственным людям Богатон не доверяет, каждой „хозяйственной частью“ у него заведуют наемные лица, преимущественно иностранцы: англичанин, голландец, немец, француз и другие. „Экономическою конторою управляет малороссиянин; но это лицо есть главнейшее во всем управлении. Этот ужасный плут, будто слепо исполняя приказания помещика, управляет и им, и всеми частными смотрителями. С ним Богатон никогда не расстанется: он получает ничтожное жалованье, наблюдает формы и из учрежденного Богатоном порядка не выступит ни для кого на свете“.

Новый знакомый, по имени Пантелей, сначала производит на Столбикова хорошее впечатление: „на лице выражалась какая-то простота, добродушие, но глаза были необыкновенные. Лишь только взглянул он на меня, то, казалось, одним мигом прозрел всего, понял меня и зачем я здесь и, кажется, расположил, как поступить со мною“. К тому же он предлагал необыкновенно выгодные условия: „к господскому жалованью осмеливаюсь присоединить вам еще столько же единственно за то, чтоб оное дело было между нами секретное“. Столбиков проникся уверенностью, что Пантелей его „полюбил“ и его будущность обеспечена.

В дальнейшем, однако, выясняется, что Пантелей обманывает Богатона: „они по хозяйству ничего не изволят разуметь, а любят заниматься и потщеславиться, что все у них и от них идет превосходно. Одно их попечение – ведомости рассматривать и поверять. Если показано будет доходу вполовину, вчетверть менее полученного, то их высокоблагородие не имеют столько рассудку, чтоб дойти до истины, и довольны вступившею к ним суммою“. Столбикова поначалу смущает, что это „нечестно. Не лучше ли бы нам получать больше жалованья, а все доходы отдавать, по принадлежности, помещику? Они не наши, а его“.

Пантелей ему терпеливо объясняет, что он рассуждает „чуднό“. „„Их высокоблагородие в таких летах, а еще без подружия; могут и скончаться без наследия. Тогда выйдет, что мы трудились для иных, кои нам ничего не заплатят, и мы, сироты, как я и ваше благородие, окажемся прослужившими втуне. Притом же я так мизерным своим умом рассуждаю: воля их высокоблагородия с нами на всякий час; вдруг отрешат и отпустят безо всего. Не будем же, ваше благородие, дурни, будем готовы на всяк час“. Доказательства Пантелеевы мне показались сильными, и я согласился во всем следовать его советам“.