Остроумный Основьяненко

Если в «Марусе», «срединной» повести первой книжки, господствует стихия лиризма, то «Конотопская ведьма» представляет нам Квитку-сатирика. «…В „Конотопской ведьме“, – отмечал И. Франко, – дал Квитка несравненный мастерский рисунок старых казацких порядков середины XVIII века в современном сатирическом освещении»[89]. В рецензии на галицкие юмористические журналы, появившейся в львовском журнале «Друг», Франко писал: «Элемент юмористично-сатирический богат у нашего народа, его остроумие, его поблескующий слезами смех послужил основой бессмертных повестей Николая Гоголя, оплодотворил знаменитые повести Квитки: „Солдатский портрет“, „Конотопскую ведьму“ и другие»[90].

Отправляя ее Плетневу с письмом от 8 февраля 1839 г., Квитка писал: «С такою надеждою на благорасположенность Вашу прилагаю „Конотопскую ведьму“, нелепую по содержанию своему, но все это основано на рассказе старожилов (выделено Квиткой. – Л. Ф). Топление (мнимых) ведьм при засухе не только бывалое, со всеми горестными последствиями, но, к удивлению и даже ужасу, возобновленное помещицею соседней губернии»[91].

Как явствует из этих слов, сам Квитка нисколько не разделяет суеверия старожилов, к которому прежде всего и относится определение «нелепое», готов удивляться и ужасаться возобновлению этого обычая помещицей соседней губернии. Но совсем иная позиция повествователя, образ которого создан в «Конотопской ведьме». Уже на первой странице повествователь выстраивает с читателем доверительные отношения, вступает в диалог, призванный убедить, что последующий рассказ будет правдив и искренен: «Але! Подождите-ка; я вам все расскажу – и откуда он так поздно приехал, и зачем не дали ему хорошенько и выспаться. Дайте-ка, у кого крепче табак, понюхать, да тогда и слушайте».

Имитации народной речи с одновременным внесением в нее элементов комического служат многочисленные звукоподражания и восклицания, щедро рассыпанные писателем на всем протяжении повести: «Хрусь!.. Пан писарь и переломил хворостину…», «Агу! И наш пан сотник повеселел немного…», «Цур вам, пек вам, осына вам», «рып!.. и кто-то вошел в хату…», «так ба! И труба не дымит», «Экхе, экхе! Неужели восстанет от одра болезни?», «Эге! Ан вон-вон все собрались вокруг пруда и смотрят… А на что смотрят, так ну-ну!», «А крик, а говор от того народа, батюшки!», «Ну, ну! Такая-то и не знает!», «Цур ей!.. Еще чтоб не приснилось…», «Да чирк! И подписал рукою властною. А мы все: ких, ких, ких, ких!», «…и начали хлестать: дже-дже, дже-дже… даже задыхались бивши…», «Ких-ких-ких-ких! – захохотал народ», «Догадался! Э, э, э, э! Этого мне и нужно было», «То кот к ней: мяу, мяу! Эге! И понимали один одного», «Не хочу твоих подарков. Цур тебе, пек тебе, убирайся с ними!», «Мурлу, мурлу! мяу, мяу! – замурлыкал опять кот», «гоп! и упала на пол, словно неживая», «Терлич, терлич! Десятерых прикличь…», «он… шарах!.. поднялся вверх и полетел», «три раза панну Олену в спину тихонько: стук, стук, стук! да и примолвит», «Цур же ему, пек ему, этому Забрёхе!», «Бросился пан Пистряк… Хвать-хвать! щуп-щуп! Нет дверей», «Цытьте-ка, молчите», «стал по верхам читать, так ну! фить-фить! – да и только».

Описывая чудодейственную неудачу попытки утопить Явдоху Зубиху, повествователь и в мыслях не имеет противопоставить свое видение происходящего восприятию его суеверной толпой: «Притащили и ту, подвезли лодкою к сваям, подвязали веревками, потянули вверх… плюх!.. как об доску, так наша Явдоха об воду, и не тонет, а как рыбка сверх воды, так и лежит, и болтается связанными руками и ногами, и всем телом выворачивается и приговаривает: купочки-купуси, купочки-купоньки!»

Хотя повесть и называется «Конотопская ведьма», главным предметом изображения в ней является конечно же не Явдоха. Начинается она так: «Смутен и невесел сидел себе на лавке, в новой светелке, что отгородил от противной хаты, конотопский пан сотник Никита Власович Забрёха». И далее все ее главы будут начинаться той же формулой, явно тяготеющей к фольклорной традиции: «Смутен и невесел…», «Смутная и невеселая…», «Смутна и невесела…». Чаще всего она характеризует настроение того же Забрёхи, но иногда и других персонажей, а однажды и всю сложившуюся ситуацию: «Смутно и невесело было в одно утро в славном сотенном местечке Конотопе».

В уже отмеченном доверительном тоне, которому неизменно присуща юмористическая, а в дальнейшем и сатирическая составляющая, Квитка вводит нас в курс событий. Недалекий и малограмотный Забрёха не обладал никакими данными для того, чтобы претендовать на пост сотенного старшины. Но так повелось в этом славном местечке, что сотничество переходило от отца к сыну, и когда старый Влас Забрёха умер и собралась громада на совет, кого поставить сотником, то все в один голос закричали: «А кому же быть? Власовичу, Забрёшченку, какого нам лучшего искать?» «Вот так-то и поставили его сотником, и стал он из Забрёшченка сам целым Забрёхою».