Остроумие и его отношение к бессознательному

На это, конечно, нетрудно ответить. Вспомним о том, что острота имеет для слушателя два лица, вынуждает его к двум различным толкованиям. В остротах-бессмыслицах, как в упомянутых выше, одно толкование, сообразующееся только с текстом, гласит, что он является бессмыслицей; другое толкование, следуя намеку, прокладывает у слушателя путь через бессознательное и находит себе отдичный смысл. При продукциях «Шуток», имеющих сходство с остротой, один из ликов остроты пуст, он как бы исчезает; это голова Януса, на которой высечен только один лик. Если человек, подкупленный техникой, обращается к бессознательному, он не находит там ничего. Исходя из слияния, мы не находим там такого случая, в котором оба слившихся элемента действительно получают новый смысл: при попытке анализа эти элементы совсем распадаются. Модификация и замена одного элемента другим приводят, как при остроте, к общеупотребительному и известному тексту, но сама модификация или замена не говорит ни о чем ином, а обычно и ни о чем возможном или общеупотребительном. Таким образом, для подобных «острот» остается только одно толкование — это бессмыслицы. Если угодно, то можно решить еще вопрос о том, нужно ли называть такие продукции, лишенные одной из существеннейших характерных черт остроумия, плохими остротами или вообще не называть их остротами. Несомненно, что такие бледные остроты все же производят комический эффект, который мы можем объяснить себе по-разному. Либо комизм возникает из обнаружения видов мышления; употребительных в бессознательном как в случаях, рассмотренных раньше, либо удовольствие вытекает из сравнения с удачной остротой. Нам ничто не мешает предположить, что здесь совпадают оба способа возникновения комического удовольствия. Нельзя отрицать, что именно это недостаточное приближение к остроте превращает в данном случае бессмыслицу в комическую бессмыслицу.

Существуют другие, легко поддающиеся анализу случаи, в которых такая недостаточность, в сравнении с тем, что должно было бы быть продуцировано, делает бессмыслицу непреодолимо комической. Загадка, являющаяся противоположностью остроты, может дать нам лучшие примеры этого, чем сама острота. Например, шутливый вопрос звучит так: «Что висит на стене, обо что можно вытереть руки?» Если бы правильным ответом было «полотенце», то это была бы глупая загадка. Но такой ответ не принимается. — «Нет, селедка».^:— «Но, помилуйте, — возражает удивленно человек. — Ведь селедка не висит на стене». — «Но ведь ты можешь повесить ее на стену». — «А кто же станет вытирать руки о селедку?» — «Тебя никто не заставляет это делать», — звучит успокаивающий ответ. Это объяснение, данное с помощью двух типичных передвиганий, показывает, как многого не хватает этому вопросу, чтобы быть настоящей загадкой. И в силу этой абсолютной недостаточности он оказывается не просто бессмысленным, глупым, но и непреодолимо комическим. Таким образом, путем несоблюдения существенных условий острота, загадка и другие суждения, которые сами по себе не доставляют комического удовольствия, могут стать его источником.

Еще меньше трудностей для понимания представляет случай непроизвольного комизма речи, встречающийся очень часто в стихотворениях Ф. Кемпнер.

Против вивисекции

’ Ein unbekanntes Band der Seelen kettet Den Menschen an das arme Tier.

Das Tier hat einen Widen — ergo Seele —

Wenn auch 7ге kleinere als wir.

(«Неведомая связь душ соединяет человека с бедным животным. У животного есть воля^ а следовательно и душа, хотя бы и меньшая, чем у нас»).

Или разговор двух нежных супругов («Контраст»):

«Wie glucklich bin ich», — ruft sie leise.

«Auch ich, — sagt tauter ihr Gemahl. —

Es macht mich deine Art und Weise Sehr stolz auf meine gute Wahl!

(«Как я счастлива», — тихо восклицает она. «И я, — говорит громче ее супруг. — Твой род и твой вид дают мне право весьма гордиться своим удачным выбором».)