Острие копья

Конечно же, это была картина Вулфа, и картина что надо, но вот о чем я размышлял, сидя в кинотеатре: хотя все факты в ней использовались без каких бы то ни было натяжек, с той же уверенностью нечто подобное можно было сказать и о воззрениях тысячелетней давности, когда считали, будто Солнце вращается вокруг Земли. Это не противоречило ни одному из известных тогда фактов. Но вот что сказать о фактах неизвестных? И вот Вулф ставит на кон десять штук и свою репутацию, чтобы выкопали Барстоу. Как-то один из клиентов заявил Вулфу, что он несказанно беспечен. Мне это понравилось, да и Вулфу тоже. Но это не спасало меня от тягостных размышлений. Что, если Барстоу вскроют и обнаружат лишь обычный коронарный тромбоз и никаких инородных предметов в брюшной полости? Тогда всю неделю каждый, начиная от окружного прокурора и заканчивая рядовым фараоном в Бат-Бич, будет потешаться над нами, экономя двадцать центов, которые могли бы потратить, сходив в кино на Микки-Мауса. Я был не настолько тупым и понимал, что каждый может допустить ошибку, но понимал я и то, что если уж человек корчит из себя такого самоуверенного, как Вулф, то он просто обязан всегда оказываться правым.

И все-таки в некотором отношении я твердо стоял на своем. Какими бы великими ни были мои терзания, я все равно не сомневался, что Вулф прав. На этой ноте я и отправился спать, когда, вернувшись из кино домой, обнаружил, что Вулф уже поднялся в свою спальню.

Следующим утром я проснулся в начале восьмого, но из кровати выбираться не спешил, поскольку знал: если встану и оденусь, все равно буду слоняться без дела, потому как было бессмысленно привозить Анну Фиоре до того времени, как Вулф спустится из оранжереи. Я лежал, позевывая, и разглядывал рисунок леса с травой и цветочками, фотографию отца и матери, а потом вновь закрыл глаза, но не вздремнуть, так как совершенно выспался, а посмотреть, сколько различных звуков с улицы смогу распознать. Именно этим я и занимался, когда раздался стук в дверь и вошел Фриц.

– Доброе утро, – поприветствовал его я. – Мне, пожалуйста, грейпфрутовый сок и всего лишь чашечку шоколада.

Фриц улыбнулся. У него была приятная рассеянная улыбка. Шутки он понимал, но отвечать на них никогда не пытался.

– Доброе утро. Внизу джентльмен, хочет повидаться с мистером Вулфом.

Я сел:

– Как его зовут?

– Он представился Андерсоном. Визитки не дал.

– Что?! – Я спустил ноги с кровати. – Так-так-так-так… Он не джентльмен, Фриц, это нувориш. И мистер Вулф надеется, что скоро богатства у него поубавится. Скажи ему… Нет, не утруждайся. Я сейчас спущусь.

Я смочил лицо холодной водой, оделся на скорую руку и наспех причесался. Затем спустился вниз.

Когда я зашел в кабинет, Андерсон и не подумал встать. Он так загорел, что на улице с первого взгляда я его и не узнал бы. Вид у него был сонный и раздраженный, волосы причесаны не аккуратнее моих.

– Меня зовут Арчи Гудвин, – представился я. – Не думаю, что вы меня помните.

Он по-прежнему даже не пошевелился в кресле:

– Не помню, простите. Я пришел повидаться с Вулфом.

– Да, сэр. Боюсь, вам придется немного подождать. Мистер Вулф еще не встал.

– Недолго, надеюсь.

– Не могу знать. Сейчас выясню. Прошу меня извинить.

Я смылся в прихожую и какое-то время стоял у подножия лестницы. Мне необходимо было решить, является ли сей визит тем случаем, когда Вулфу захочется нарушить заведенный распорядок. Было без четверти восемь. В конце концов я поднялся по лестнице, прошел по коридору и остановился футах в десяти от его двери, там, где на стене располагалась кнопка. Я нажал ее, и тут же послышался его тихий голос:

– Ну?

– Отключите рубильник. Я войду.

Раздался щелчок, после которого донеслось:

– Входи.

В постели Вулф являл собой нечто невозможное: пока не увидишь это воочию, ни за что не поверишь. Сие зрелище я наблюдал часто, но оно оставалось сущим пиршеством для моих глаз. Сверху в любое время года обязательно располагалось толстое черное шелковое одеяло. Оно отвесно опускалось во все стороны с возвышения посередине, и, чтобы увидеть лицо Вулфа, нужно было встать как можно ближе, а затем наклониться и заглянуть под балдахин над изголовьем. Этот навес из черного шелка простирался на фут дальше подбородка Вулфа и довольно низко свешивался с трех сторон. Под ним-то, словно лик божества, на белой подушке и покоилась его большая жирная физиономия.

Из-под одеяла появилась рука Вулфа и дернула за шнур, свисавший справа. Балдахин сложился и отошел назад к спинке кровати. Вулф прищурился. Я сообщил ему, что внизу находится Флетчер М. Андерсон и желает с ним увидеться.

Вулф выругался. Я терпеть не мог, когда он ругался. Это действовало мне на нервы. А все потому, что однажды он поведал мне, что для него ругательство является не речевой вспышкой, а обдуманным выражением глубинного желания. Ругался он редко, но в то утро изрыгал проклятия одно за другим. Наконец он прорычал:

– Уйди! Давай убирайся!

Заикаться мне тоже не нравилось.

– Но… Но… Андерсон…