Остряк

– Володю, его… – Рысич помедлил, подыскивая слова. – Изрезали как… Просто кошмарно, в лоскуты. Колющих насчитали за сотню. И, не только ножом… Прямо там, в крематории. Серёга сказал, а он врать точно не станет, мы с ним почти семь лет один кабинет делили. Правильный опер, без гнильцы…

Чередин и Савицкий смотрели на него тягостно, как люди, снова столкнувшиеся с невероятно трудной, и, как считалось – навсегда решённой задачей. Уже без недоверия, но пока ещё – без страха: видимо, не до конца осознали, насколько она усложнилась, стала опаснее…

– Может, это что-то другое? – долговязый, высоколобый, напоминающий журавля Чередин пошевелил пальцами, словно пытаясь нащупать это самое «другое». – Какой-нибудь подражатель… У нас же всё спокойно было.

– И дома у меня дух подражателя был, – не без нажима сказал Рысич. – Так, что ли? А к вам он, возможно, сегодня заглянет, ещё чего-нибудь придумает. Ремень будешь затягивать и без пальцев останешься. И кишки вдобавок выпустишь. Такого ждёшь, да? Я вот этими руками пепел по помойкам развеивал, в три области мотался, чтобы подальше было…

– Тихо, не заводись, – невысокий жилистый Савицкий поднял крепкую ладонь, в умных серых глазах читалась работа мысли. – Я тебе верю, хоть и выглядит всё, конечно… Что делать будем, мужики? Есть предложения? Можно самые безумные, потому что и ситуация у нас тоже – не дважды два…

Чередин сосредоточенно пожевал губами, мрачно бросил:

– В церковь? Или к экстрасенсам? Но там жулья, наверняка, десяток через одного, если не больше. Да и не полезут, в такое-то: они ж не шизанутые… Это нам деваться некуда.

Рысич кивнул, а потом медленно проговорил:

– Такое ощущение, что он что-то задумал. Меня мог, как Володю: но только руками и ограничился. Как будто предупредил. А может, сил пока набирается, тварь. Знать бы, чего хочет…

В кухне повисло молчание. Рысич переводил взгляд с Савицкого на Чередина, и – обратно. Первый пять лет назад потерял дочь, второй, тремя месяцами позже – жену. Рысич лишился племянницы, но через десять месяцев после этого стал для Чередина и Савицкого человеком, давшим шанс на возмездие. От которого они, в отличие от других отцов и мужей – не отказались.

Человек, заставивший их судьбы пересечься, за девять с половиной лет замучил и убил двадцать восемь женщин и девушек. Нож, игла, шило, бритва, пила, спица, колючая проволока: его пыточными инструментами становилось всё, что может резать, пилить, сверлить и колоть. Он набивал раны битым стеклом, мелкими гвоздями, канцелярскими кнопками: зашивал и обильно смазывал жгучим перцем. У каждой жертвы он что-нибудь отпиливал или вырезал: а, куда делись органы и части тел – до сих пор оставалось неизвестным.

Визитной карточкой ублюдка стали чёрные остроты, напоминающие рекламные слоганы, написанные кровью жертв на листах бумаги, которые после смерти Остряк прикалывал им на грудь.

«Пилочка для ногтей – ничто. Пила для пальцев – всё».

«Внутренний мир женщины помогает узнать не любовь: а – нож».

«Война с лишним весом? Бритва: всегда на передовой!»

За эти две особенности некоторые циничные журналисты и блогеры дали ему прозвище – Остряк. Третьей особенностью, цементирующей прозвище, была фамилия маньяка: Острянцев. Но её знала только собравшаяся на кухне троица.

Дело Остряка вёл Рысич, и он же вышел на него – по счастливой случайности. Маньяк сохранял свои «слоганы» в записной книжке, которую украли из его машины вместе с барсеткой. Записная книжка попала на глаза приятелю воров – старому информатору Рысича. Тот сфотографировал записи и документы из барсетки, переслав снимки своему куратору.

Рысич нашёл Остряка быстро: изначально зная, что выберет не закон, а – справедливость. Он не видел смысла в том, чтобы копаться в психологии ублюдка, выясняя – почему он убивает, и почему убивает именно так… Мразь, забирающая чужие жизни – должна заплатить своей. Савицкий и Чередин разделяли взгляды человека, предложившего им отомстить за жену и дочь, и Остряк умирал без малого двенадцать часов. Гораздо быстрее, чем его жертвы: но, медленнее, чем бы хотелось ему самому.

Тело мстители сожгли в крематории, где работал отец племянницы – троюродный брат Рысича. Хоронить маньяка никто не собирался, Алексей Захарович Острянцев должен был пополнить списки пропавших без вести: без мизерного шанса, что его найдёт охотничья собака, строители при подготовке фундамента или раскопают бомжи на свалке… Сгинуть без следа, раствориться в воздухе. Развеять пепел по разным свалкам – было идеей Рысича. Он считал, что нельзя осквернять им землю, эта мерзость должна лежать среди мусора, опарышей и крыс – по частям, как большинство из его жертв: пусть даже в таком виде.

– Придумали чего? – Чередин с надеждой посмотрел на Рысича, на Савицкого. – У меня как-то не…

Звонок в дверь приглушил его последнее слово. Рысич настороженно посмотрел в сторону коридора: Алина с Викой должны были прийти часа через два, предварительно позвонив: а больше он никого не ждал.

Звонок повторился.