Оставь ее людям

А началось оно, попирающее пресловутый здравый смысл восхождение, еще в детстве, когда он, никогда и ни с кем не дравшийся, никого не обижавший, но отчаянный, своевольный и на редкость упрямый мальчишка, тайком забрался на полуразрушенную еще в войну, да так и не восстановленную кирху и... сорвался с ее прогнившего шпиля.

И навсегда остались с ним пережитый ужас падения, странным образом сочетавшийся с эйфорическим восторгом, провал в небытие после удара о землю, но главное - то, что он успел рассмотреть с кирхи: уступчатые крыши домов до горизонта, окутанного дымами, а над ними небо, не такое, каким оно видится с земли, - емкое, беспредельное, вечное...

Крутой, почти отвесный склон сменился совсем уже отвесной голой скалой. Теперь пальцы Олега впивались в трещины, крошили неподатливый камень, словно мягкая плоть и хрупкие кости обратились закаленной сталью. Это не удивляло его: никогда прежде не бывший фаталистом, сегодня он был уверен в удаче, как если бы уже пережил ее и, вернувшись из будущего, лишь повторял заведомо свершившееся.

А небо светлело, луна таяла в нем. Звезды отступали в глубь мироздания, маня за собой его частицу - Олега, признавая свое родство с ним, подчеркивая равенство.

И пик был уже близок. Одновременно на него поднималось Солнце, спеша и не смея опередить.

Они так и ступили на вершину вместе - Олег и Солнце.

А следом (он явственно видел их) взошли друзья, те, кто не дал погибнуть мечте, - высокий, рассудительный, немного нескладный Саньчик, похожий на Олега характером, как могут быть похожи только братья-близнецы, и смуглый, словно навсегда опаленный горным солнцем, коренастый, неразговорчивый Юран, и задиристый меднобо-родый Джон, или попросту Женька...

Они стояли молча, а Солнце, помедлив, оторвалось от вершины и устремилось ввысь, как бы продолжая путь Олега.

ПОМЯНЕМ! - сказал, пошатываясь, седой мужчина в потертом мундире с погонами полковника.

Женщина с опухшим от слез лицом едва слышно причитала:

- Олежка, сыночек мой, как же мне жить без тебя?..

- До дна пейте! - прикрикнул полковник на трех парней, сидевших в конце стола.- Я всё вижу! Думаете небось: поминки - пережиток прошлого? Как его.,, а-на-хро-низм? Дескать, едва засыплют могилу, и тут же спешат надраться?

- Какое вам дело, что мы думаем! - дерзко ответил один из парней, заросший густой рыжей

бородой.

- Не высовывайся, Джон!- шепнул сосед. Полковник побагровел.

- Имей уважение к старшим, юноша, как тебя там... Поживи с мое, поумнеешь! А поминки- народная мудрость. И напиваются, чтобы не свихнуться с горя. Защитная... как ее... реакция, понял? Пей! И ты, мать, прими, полегчает,подлил он в рюмку женщине.

- Оставьте, прошу вас!

- Молчу, молчу.., Помянем?

- Олежка, родной мой, ты был такой добрый! Все тебя любили! У тебя столько друзей...

Полковник, цепляясь за стулья, подошел к Джону:

- Не смотри на меня зверем, парень! Я знал Олега вот с таких...- он отмерил рукой. - И любил его, точно родного сына, уж ты поверь...

- А мечту его затаптывали, как могли! - не удержался Джон.

- Я правду ему говорил! - оскорбился полковник.- А вы - врали! Он, святая душа, верил не мне, а вам. Вот что обидно! До последнего часа надеялся... Ну зачем вы к нему перлись после каждого вашего... как его,., восхождения? Что общего у вас, здоровых лбов, с параличным калекой?

- Он был одним из нас,- взглянул исподлобья смуглый до черноты крепыш,

- Верно, Юран! Я, не задумываясь, пошел бы с ним в связке. И ты, и Джон, и все мы. А вот с вами в разведку... никогда! - отрезал рослый русоголовый парень.

- Так его, Саньчик!- шепнул Джон.

- Вы что, ребята? - опешил полковник. И в его красных, навыкате, глазах блеснули слезы.- Я же кровь свою пролил... За Родину... за вас! В Корее воеаал... Воин-интернационалист!

- Поди, и в Чехословакии?

- Ну. А что я мог? Приказали - пошел. Как все!

- За всех не говорите. Мы бы не пошли,

- Постой, Саньчик,- хмуро сказал Юран. - Я ведь тоже... В Афгане...

- Ты?!

- Восемнадцать лет мне было. Швырнули, как щенка в прорубь! Вот тебе автомат Калашникова - иди, убивай. Я слышал, убийцу тянет на место преступления... Может, поэтому и меня... в горы...

- Ну и дела...- ошеломленно протянул Джон.- То-то ты такой замкнутый, ничего о себе не рассказывал...

- Про что я должен был рассказывать? Что уже не первого друга хороню? Или про это?- он рывком распахнул рубашку.

- А мы думали, аппендицит...

- Какой же этот аппендицит,- снисходительно произнес полковник.Проникающее осколочное. Не один метр кишок вырезали, верно? Ну, парень, счастлив твой Бог, что выкарабкался!

- Не знаю, что было бы лучше... - качнул головой Юран.- Иногда в горах вспомню, и так тошно станет, хоть в пропасть... Да нельзя, за жизнь товарища отвечаю...

- Так что не только я, ребята. В такое уж время нас угораздило. Жестокое времечко! Помянем всех павших, а?

- Помянем. Только молча.

- Еще налейте, ребята... Душа просит...

- Сыночек мой,- вновь послышался голос женщины.- Ты был сама доброта, ты никому не причинил зла...

- Завидую ему,- тяжело вздохнул Юран.