Остаться в живых…

Мощный подводный фонарь светил словно через молоко, но разобраться в обстановке было несложно. Механизм запирания капитанского сейфа прогнил настолько, что удар, пришедшийся в запорное колесо, практически уничтожил замок и петли. Дверца просела, съехала набок и Ленка, просунув нож в щель, сдвигала ее все дальше. В конце концов вторая петля отвалилась тоже и Изотова, сунув руки вовнутрь ящика, начала выбрасывать наружу его содержимое: какие-то похожие на обрывки сгнивших тряпок куски, кожаный переплет без единого листика внутри… Потом в руках у нее оказалась объемистая шкатулка, похожая на денежный ящик. Делались когда-то такие для хранения ценностей в пути – вместительные, достаточно прочные, с неплохим замком. Судя по тому, что Ленке для того, чтобы достать находку, понадобилась помощь второй руки – шкатулка была тяжелой. Изотова, не глядя, сунула ее в руки Пименова и принялась шарить дальше в верхнем отделении сейфа. Там обнаружился ржавый револьвер, больше похожий на кусок темно-красной глины с торчащим из него стволом, старинный бронзовый секстант и шкатулка размером поменьше.

Шесть минут – воздуха на вторую декомпрессионную остановку могло не хватить. Губатый принялся оттаскивать Ленку от сейфа, но Изотова больно его лягнула и сноровисто, словно грузчик, налегла на опустевший ящик, сдвигая его в сторону.

Сейф Чердынцева лежал на боку, и обрезанные куски фалов свисали с запорного колеса, как мертвые щупальца. Изотова попыталась его перевернуть, но даже не сдвинула с места, и, только отчаявшись приподнять непосильный груз, взглянула на Губатого, висевшего вплотную рядом с ней. Пименов встретил ее отчаянный взгляд и покачал головой, а потом показал на пальцах оставшееся время – четыре минуты. Пальцы – а именно по ним пришелся удар – были ободраны почти до кости и из ран в воде расползались облачка крови.

Ленка замотала головой, но Губатый ухватил ее за кисть и, придерживая раненой рукой прорезиненный мешок с добычей, притороченный к поясу, рванулся вверх, таща Изотову за собой.

На вторую декомпрессию воздуха не хватило.

Они вынырнули у подветренного борта «Тайны». В бухте уже творился настоящий ад. В берег с пушечным грохотом били волны, полоса гальки и камней практически исчезла. Та часть берега, где под осыпью находилась могила Чердынцева, от прибоя страдала меньше – там волна уже теряла свою убийственную мощь, обрушиваясь на каменную банку в сорока метрах от береговой линии, и гудела гневно мощными водоворотами, отступая в море. Воздух дрожал от ветра. Скала прикрывала «Тайну» от прямых ударов ветра и волн, но все равно они силились сорвать бот с якорей, и мощные цепи, доставшиеся «Тайне» из прошлой военно-водолазной жизни, надсадно скрежетали в клюзах.

Они висели, ухватившись за фал, свисающий с борта, дрожащие, замерзшие и обессиленные. Изотова, все еще дыша со свистом, сдвинула маску на лоб и неловко, словно слепая, коснулась ледяными пальцами небритой щеки Пименова. Губатый попытался улыбнуться ей в ответ, но мышцы лица онемели, и вместо ободряющей улыбки получилась какая-то страшноватая гримаса.

Ленка попыталась что-то сказать, но ее почти не было слышно за грозным гулом, наполняющим воздух. Но Губатому показалось, а, может быть, и не показалось, что она сказала: «Спасибо!».

Когда Пименов исхитрился подняться по болтающемуся, как свиной хвост, короткому штормтрапу на палубу, ему стало страшно по-настоящему.

Небо над морем было цвета детского пюре «земляника со сливками» – смесь серого, розового и сиреневого с пороховым, металлическим отблеском. Это «пюре» клубилось, как дым пожарища, над потерявшей все оттенки синего водой. Море стало пепельно-серым и даже черным в некоторых местах – наверное, когда-то именно в такую погоду оно получило свое имя. Оно кипело – только снизу поднимались не безобидные пузырьки, а свинцовые, тяжелые валы, украшенные траурными кружевами грязной пены. Над «Тайной» все еще светило яркое солнце, и контраст между синевой мертвеющего от урагана неба и надвигающимся на него штормовым фронтом мог привести в ужас самого отчаянного моряка.

И Пименов, и Кущенко, и Изотова выросли в Новороссийске и видели шторма подобные этому. Они видели и зимнюю «бору», с легкостью срывавшую крыши с домов, ломающую заводские трубы, выворачивавшую вековые деревья и уносившую их в море. Но одно дело видеть все это с берега, и совершенно другое – встретить шторм такой силы на борту утлого суденышка, пусть и укрывшегося за невысокой скалой в крошечной бухте. Находиться вблизи от берега было даже опаснее, чем в нескольких милях от него. Здесь, в зоне прибоя, там, где шельф поднимался вверх до небольших глубин, волны могли достигать добрых десяти метров в высоту, а для такой волны подхватить суденышко вроде «Тайны» и разбить его всмятку о береговые скалы было так же легко, как человеку сдуть песок с ладони.