Наристе была без маски. Атай заметил, что она стала другой. На лбу появилась едва заметная складка. Не было её пухлых в молодости щечек. Лицо стало худым, и оттого его утонченность придавала правильность её чертам. Пациенты легли на свои места. Первым Наристе осмотрела соседа по палате и сказала, что после обеда, возможно, он отправится домой, на что тот несказанно обрадовался.
Затем она подошла к Атаю и начала осмотр.
– Как ты?
– Да, ничего, нормально? – Атай прикоснулся к руке Наристе, – ты прости меня…
– За что? – женщина внимательно посмотрела в глаза Атаю.
– За всё, – он опустил глаза. – За мою ложь, за мою трусость…
– Не надо… об этом. Всё прошло, Атай. У тебя своя жизнь, у меня своя. Тебе лучше не волноваться, а то придется совсем распрощаться с работой.
Наристе улыбнувшись, похлопала по руке Атая и удалилась. Он был уничтожен. Уничтожен её равнодушием, её спокойствием. Она так уверенно это произнесла, что не оставалось никаких сомнений в её правдивости. Атаю стало тоскливо. В выходные он представлял себе, как признается Наристе в своих чувствах, несмотря на то, что у неё, скорее всего, есть семья. Но он понимал, что если он не сделает этого, умирая, потом будет корить себя за то, что не смог сказать. И вот сегодня она сама прервала цепь их, так и не состоявшихся отношений.
После обеда соседа Атая выписали и он, пожелав ему скорейшего выздоровления, уехал в сопровождении своей многочисленной родни.
Атай решил прогуляться, и он отправился в скверик.
Проходя мимо поста дежурного врача, он краем уха услышал, что Наристе сегодня дежурит. В полной решимости, во что бы то ни стало поговорить с Наристе, Атай отправился гулять.
Октябрь в этом году выдался теплым, и позднее солнце радовало глаз. Атай прошёл вдоль своего корпуса и спустился к беседке, там никого не было. Он сел на скамейку и вдохнул воздух. Ему захотелось растянуться здесь же и всем телом вдыхать это осеннее благоговение, застыть и повиснуть в воздухе осенним желтым листом, потом подняться подгоняемым ветром в небо и, медленно раскачиваясь в такт вальсу, падать вниз раз, два, три, раз, два три, раз…
Так он просидел около часа. Побывав один на один с самим собой, он успокоился и вернулся в палату.
Наристе закончив работу, спросила у дежурной сестры о состоянии одного из пациентов, получив удовлетворительный ответ, направилась в ординаторскую.
Дверь тихо отворилась. Наристе подняла глаза. Это был Атай.
– Наристе, нам надо поговорить. – Он зашел в комнату и сел напротив неё.
– Атай, нам не о чем с тобой разговаривать, я же тебе еще утром сказала. Не стоит. Поверь, – она устало перелистала историю, лежавшую перед ней, и снова углубилась в её изучение.
– Я не уйду, пока мы не поговорим, – спокойно произнес Атай. Он продолжал смотреть на неё внимательно, стараясь увидеть и прочесть эмоции.
Наристе отложила бумаги в сторону и, сложив руки, словно школьница сказала: «Хорошо, говори».
Атай не волновался.
– Знаешь, я должен был сделать это давно, но не решался. Я боялся, что ты не захочешь меня слушать. Но я знаю, что я обязан это сделать. Я поступил нечестно по отношению к тебе и полностью осознаю свою вину. Ведь если бы тогда я не повелся на поводу своей эгоистичной страсти, я бы… ну, у нас бы…
– Ничего не было, – продолжила Наристе. – У нас с тобой ничего не было, и нет. Ты это хотел сказать?
– Нет не только это. Все эти годы я думал о тебе, но вновь из-за своей трусости и малодушия даже не пытался искать тебя, чтобы сказать тебе об этом. Я ведь любил тебя по-настоящему. Очень сильно. Только когда женился, понял это, но было поздно.
– Да, Атай, поздно. И сейчас тоже поздно. Мы с тобой разные люди, у каждого из нас своя история любви, жизни и даже болезни, – попыталась пошутить Наристе.
– Нет, Наристе, сейчас самое время мне сказать тебе обо всем, иначе потом будет совсем поздно и невозможно. Прости меня за мое малодушие, за мою неспособность сделать тебя счастливой. Я понимаю, как глупо, наверное, это сейчас звучит, но все же. Наверняка, у тебя есть мужчина лучше, чем я. Я думаю, он по достоинству оценил твою честность, открытость и душевную чистоту. Но все же знай, что в твоей жизни был и такой человек, как я… как недоразумение, как разочарование, как осенний лист, улетевший в зиму. Прости.
Наристе молчала. Атай не найдя больше слов, повернулся и вышел.
Через десять дней, пройдя курс лечения, Атая должны были выписать. В этот день он купил букет цветов и передал их Наристе через одну из медсестер. В цветах была записка: «Что бы ни было в твоей жизни, знай, что я любил тебя, и буду любить до конца жизни».
Наристе прочитав записку, долго не выходила из кабинета. Потом коллеги, увидевшие её заплаканную, недоуменно расспрашивали, что случилось. Но Наристе лишь улыбалась и говорила, что ничего страшного.