Останься со мной навсегда

— Да. А что в этом странного? Меня с детства привлекала религия. Я хорошо знаю Библию. Меня всегда интересовало, каким Бог создал этот мир и какой была жизнь до появления человека. Мне казалось, ответы на все мои вопросы кроются у самых истоков бытия. — Вероника на секунду умолкла и посмотрела на Библию на тумбочке у изголовья кровати. — Я не знаю, сестра Тереза, откуда у меня это любопытство и угодно ли оно Богу. Но я думала, что где-то там, в самом начале всего, я узнаю о себе что-то очень важное, узнаю, каким именно Бог задумал человека изначально и какие планы имеются у Него конкретно на мой счет. Однажды мне даже показалось, что мне стали известны эти планы…

Она замолчала: внезапная боль пронзила мозг, лишив ее на какое-то мгновение способности мыслить и говорить. Но это длилось лишь мгновение — в следующую минуту она уже улыбалась сестре Терезе.

— И что же это были за планы, Вероника? — спросила сестра Тереза, не сводя с нее своих добрых обеспокоенных глаз: она догадалась, что у Вероники начинается очередной приступ головной боли.

— Я думала, что мое жизненное предназначение состоит в том, чтобы любить, и только в этом. Я имею в виду не любовь к ближнему вообще, сестра Тереза, а любовь конкретную. Конкретную и единственную.

Сестра Тереза понимающе кивнула.

— Это та самая ошибка, которую совершают почти все влюбленные, — сказала она. — Точнее, все те, кто умеет любить по-настоящему. Потому что умение любить — это что-то вроде таланта, особого дара, который дается далеко не каждому… Я думаю, Всевышний прощает нам, когда мы видим смысл бытия в любви к какому-то одному человеку. Ведь Бог — это прежде всего Любовь. Любовь как созидающая сила, Любовь как первопричина и первоисточник всего живого и бытия вообще. А это значит, что и в этой нашей любви мы приближаемся к Нему, к Его любви к нам — хотя далеко не всегда осознаем эту нашу близость с Творцом, потому что бываем слишком поглощены нашими собственными чувствами… Что же касается тебя, Вероника, и твоего желания стать одной из нас, — взгляд сестры Терезы, устремленный на девушку, стал очень серьезным, — я, честно говоря, сомневаюсь, что ты действительно хочешь именно этого. По-моему, ты просто хочешь спастись от какого-то чувства, которое причиняет тебе большую боль, — и тебе кажется, что, став монахиней, ты сумеешь умертвить в себе это чувство…

Вероника опустила глаза. Ей нечего было возразить. В своем желании отречься от всего мирского она была движима лишь надеждой, что монашеская жизнь поможет ей со временем искоренить в себе эту любовь, которая принадлежала не ей. Она знала, что люди, безраздельно посвятившие себя служению Богу, умеют умерщвлять свою плоть… А ее тело, хранящее память о его прикосновениях, желало его так отчаянно, что иногда ей казалось, что она просто умрет, если не окажется в его объятиях сейчас же. Лишь одно удерживало ее от того, чтобы не сесть на поезд и не помчаться в Рим: она знала, что ее мать испытывала в точности то же, что и она, когда была с ним… Нет, она ни за что не согласится быть для него лишь копией девушки по имени Констанс, которая любила его той же любовью, что и она. Она будет противостоять собственной слабости, чего бы ей это ни стоило. Она забудет о нем.

— Религия — это не обезболивающая таблетка, не анестезия для души и для мозга, — сказала сестра Тереза, поднимаясь со стула. Ее голос прозвучал почти строго. Смягчившись, она продолжала: — Может, я не имею никакого права укорять тебя за то, что ты ищешь в религии забвения, — ведь я сама в свое время пошла тем же путем. Именно поэтому, наверное, я способна тебя понять, хоть ты ничего и не рассказывала мне о себе… И я вовсе не собираюсь вызывать тебя на откровенность. Позволь мне сказать тебе лишь одно: человек должен бороться до последнего за свою любовь. Иначе он до конца своих дней не простит себе, что упустил ее.

С этими словами сестра Тереза, кивнув на прощание Веронике, вышла из ее кельи.

Вероника вернулась к окну. Луна притягивала ее как магнит. Она уже была почти круглая — оставалось два дня до полнолуния… Она вспомнила о другой луне — той, которая светила им в их первую ночь… Нет, луна была все та же — небесные светила всегда неизменно следуют своему запрограммированному в веках ритму, неважно, что происходит тем временем на Земле. Это она, Вероника, стала совсем другой с тех пор. Потому что она больше не верила в единственность их любви.

«Человек должен бороться до последнего за свою любовь», — сказала сестра Тереза… Она бы и боролась до последнего, если бы эта любовь принадлежала ей. Но разве возможно бороться за то, что тебе не принадлежит?