Останься со мной навсегда

Габриэле приподнял брови, разыгрывая недоумение.

— Куда ты должна позвонить?

— Домой.

— Домой? Мне казалось, твой дом здесь…

Она засмеялась, тряхнув мокрыми волосами.

— Я хотела сказать в Нью-Йорк… родителям, — поправилась она.

— Так бы и сказала. Ты совершила непростительную грамматическую ошибку, мисс Наваждение. Постарайся больше ее не совершать.

— Постараюсь, — пообещала она, вставая.

Она пошла по вымощенной мраморными плитами дорожке, ведущей от бассейна к дому, отжимая на ходу мокрые волосы. Он тоже встал, но не сразу последовал за ней. Некоторое время он стоял на краю бассейна, любуясь издалека ее хрупкой длинноногой фигуркой в черном бикини. Вероника казалась ему такой беззащитной!.. На подступах к дому она остановилась и обернулась, и тогда он пошел к ней, на ходу пытаясь облечь в слова чувства, которые переполняли его сейчас… Наверное, эта привычка облекать все свои чувства и мысли в слова привилась ему в силу его профессии. Он постоянно вел внутренние диалоги с самим собой, так же, как его герои вели диалоги на страницах его сценариев, на экране. Но сейчас слова почему-то не шли на ум — было лишь это чувство, непостижимое и беспредельное, взрывающееся ежесекундно в каждом уголке его сознания, в каждой клетке его тела…

Подойдя к ней, он погрузил руки в ее мокрые волосы и заглянул в ее волнующе-красивое лицо.

— Сказать тебе, мисс Наваждение, или лучше не говорить?

— Лучше не говори, — ответила она. — Слова всегда приблизительны и могут исказить суть. Я не хочу, чтобы ты говорил мне об этом словами.

— Ты права, — согласился он. — Слова приблизительны… и их все равно не хватит, чтобы выразить это.

Обнявшись, они вошли в дом и направились через просторный холл к мраморной лестнице, ведущей на второй этаж.

— Я пойду скажу Луизе, чтобы она начинала готовить ужин, — сказал Габриэле, останавливаясь у подножия лестницы и нехотя разжимая объятие. — Верх от чего мы будем есть сегодня?

Вероника улыбнулась, вспомнив, как вчера они ели верх от пиццы под удивленными взглядами других посетителей пиццерии.

— Я не знаю — решай ты.

— Ладно, пусть решает Луиза — она, наверное, уже разработала меню на сегодняшний вечер. Мы могли бы поужинать в саду, если ты не против.

— Я не против.

— Тогда я скажу, чтобы накрыли в беседке.

— Габриэле?

— Да?

Она взяла его за руки и подняла на него глаза. Ее взгляд скользнул по его лицу.

— Ты знаешь, что ты очень красивый?

Он улыбнулся.

— Ты уже говорила мне это. Не повторяйся.

— Я помню, что говорила тебе это. — Она серьезно кивнула. — Но сейчас ты красивее, чем был в ту минуту, когда я тебе это говорила… Я почувствовала, что должна обязательно сказать тебе это сейчас.

Не ожидая от него ответа, она отпустила его руки и, развернувшись, взбежала вверх по лестнице.

Войдя в спальню, Вероника стянула с себя мокрый купальник и плюхнулась на огромную кровать, застланную небесно-голубым атласным покрывалом. В течение долгой минуты она лежала неподвижно, закрыв глаза и ни о чем не думая, лишь вслушиваясь в молчаливую музыку счастья, наполняющую все ее существо. Потом, приподнявшись на локтях, потянулась к тумбочке за телефоном.

— Вероника! Что-нибудь случилось? Почему ты не звонила в последние дни?

Мамин голос был очень взволнованным.

— У меня все в порядке, — ответила Вероника, устраиваясь поудобнее среди разноцветных шелковых подушек, наваленных горой у изголовья кровати. — Просто… просто в моей жизни произошли кое-какие… назовем их так, изменения. Я…

Она запнулась — что-то радостное и теплое внезапно подступило к горлу.

— Какие изменения, Вероника? Кстати, во сколько ты прилетаешь завтра? Отец встретит тебя в аэропорту.

— Я не прилечу завтра, мама. Я остаюсь в Риме.

— Остаешься в Риме?

— Да. Мне предложили сниматься в кино…

Вероника вкратце рассказала матери о том, как ее остановили на улице, и о кинопробе… О том, что заставило ее уехать с раскопок, она умолчала.

— Как видишь, мама, я пошла по твоим стопам, — сказала она в заключение. — Хотя вряд ли мне когда-нибудь присудят «Оскара»… Вполне возможно, я вообще завалю эту роль — у меня ведь нет никаких навыков… Но он почему-то считает, что мне и не нужны навыки. Он говорит, я должна играть саму себя — быть перед камерой такой, какая я есть в жизни, и все будет в порядке.

— «Он» — это режиссер, Вероника?

— Нет, мама, он не режиссер. Он автор сценария.

— Автор сценария? — удивилась та. — Мне, честно говоря, кажется странным, что автор сценария выбирает актрису…

— Я прекрасно знаю, мама, что актрису обычно выбирает режиссер. Но он… Понимаешь, он так известен в мире кино, и его сюжеты ценятся настолько высоко, что он пользуется неограниченной властью на киностудии. Он главнее режиссера, продюсера и всех остальных, вместе взятых. Каждое его слово — закон, и никто не посмеет с ним спорить, если он что-то решил… Кстати, его так и называют — Король Кинематографа.

— Значит, этот человек взял тебя на роль в своем фильме, потому что его привлекла твоя… самобытность?