Останься со мной навсегда

— Но почему в шутку? — недоумевала она. — Ты ведь в самом деле очень известен, если я правильно поняла.

— Ты правильно поняла, Вероника. Мои сюжеты в самом деле имеют успех… Но те, кто знает, как я живу, — они, наверное, думают, что я специально окружаю себя роскошью, чтобы доказать всему миру, что я король. Королевская слава — королевская жизнь, понимаешь? Кому-то это кажется смешным… — Он умолк, потом, понизив голос, добавил: — Может, я и в самом деле хочу доказать, что я король. Только не всему миру.

Она стояла неподвижно, внимательно разглядывая в полутьме его лицо.

— Доказать самому себе, Габриэле? — спросила она очень тихо. — Ты хочешь доказать это себе самому?

Он рассеянно кивнул, потом удивленно посмотрел на нее. Неужели она уже поняла?..

— Когда ты стал известным? — спросила она. — Наверное, очень давно?

— Очень. Все началось, когда… Мне было тогда меньше лет, чем тебе сейчас.

— И ты всегда жил… вот так?

— Я всегда старался жить как можно… красивее, по мере средств, — скромно ответил он — и усмехнулся по поводу этой своей скромности. — Конечно, я далеко не сразу смог себе позволить золотые краны в ванной. Но даже то, как я жил двадцать лет назад, уже называлось, наверное, роскошью — по обычным меркам.

— И после двадцати лет славы и роскоши ты еще не доказал себе, что ты король?

Он подавил вздох и полез в карман за сигаретами.

— Самому себе никогда не докажешь ничего до конца, Вероника…

— Джимми, — обратилась она к собаке, которая сразу же завиляла хвостом при звуке своего имени, — твой хозяин не знает, что он король. Может, он поверит, если это скажешь ему ты? — Она склонилась над волкодавом и, приподняв его морду, потерлась носом о его нос, к его великому восторгу. — Ты ведь любишь роскошь, правда, Джимми? Да и как можно ее не любить? Ты бы уже, наверное, не смог прожить без красного персидского ковра в холле, без парчовых штор и без голубых вышитых подушек. Ты бы просто впал в депрессию без этой красоты — то есть без этого дурного тона, потому что красоту в этом мире принято называть дурным тоном… Я, кстати, не верю, что собаки видят все черно-белым, — заметила она, оборачиваясь к Габриэле.

— Я тоже не верю, — ответил он. — Может, они видят цвета иначе, чем мы, — вместо красного видят, например, зеленый, а вместо синего — красный, и так далее. Или вообще видят цвета, о существовании которых мы даже не подозреваем. Я думаю, люди специально изобрели теорию насчет того, что глаз собаки не улавливает цвет, чтобы лишний раз доказать свое превосходство над другими видами.

Она выпрямилась и улыбнулась, подняв лицо к нему.

— Ты знаешь, что глаз насекомого, например, способен видеть инфракрасные и ультрафиолетовые излучения в атмосфере, различать преломления света, невидимые для человеческого глаза? То есть именно то, что ты сказал о собаках — насекомые видят цвета, которых не видим мы.

— Слышу впервые, — признался он. — Но верю на слово ученой.

Она рассмеялась.

— Без пяти минут ученой, Габриэле. Не забывай, что я еще не получила диплома.

— И рада, что уже никогда его не получишь, — подхватил он. — Ведь рада — признайся.

— Конечно, — согласилась она. — И еще больше рада, что я теперь актриса… Слышишь?

Где-то совсем близко оглушительно громко застрекотала цикада. Вероника улыбнулась, вслушиваясь, — казалось, она уже давно ждала этой песни.

— Она знает что-то, чего не знаем мы. Знает все то, что знаем мы, и еще многое, чего мы не знаем. — Вероника говорила шепотом, как будто боялась, что ее голос заглушит стрекотание цикады. — Она не только видит цвета, которых мы не видим. У нее есть антенны, и она умеет улавливать сигналы, которых нам ни за что не уловить…

Цикада умолкла так же внезапно, как и запела, как будто поняла, что речь идет о ней, и решила послушать. Вероника продолжала чуть громче:

— Люди изобрели радио по принципу их антенн, но радио улавливает только звуковой сигнал — так же, как человеческое ухо, с разницей лишь в расстоянии. Людям никогда не удастся построить в точности такую антенну, как у них, — людям не дозволено постичь то, что знают они… И Джимми тоже знает что-то, чего мы не знаем. — Она потрепала по шее волкодава, сидящего у ее ног и не сводящего с нее преданно-обожающих глаз. Казалось, он тоже с увлечением слушает ее. — Хоть у Джимми и не антенны, а обычные уши. Но уши Джимми работают намного лучше, чем наши, а его сознание не засорено всякими глупостями, как сознание большинства людей, и воспринимает внешнюю информацию намного яснее, чем человеческое сознание, и быстрее реагирует на нее. Не зря у животных реакция лучше, чем у людей… Правда, Джимми?