Пока Лиза ошарашенно на меня смотрит и переваривает информацию, я четко знаю, кому буду звонить и о чем просить. У меня родился ребенок. Сын. Я всегда хотел иметь детей. Одного, двух или даже трех. Сейчас, когда эта мечта осуществилась, я просто не могу кому-либо позволить ее разрушить.
Я решительно встаю с кровати и спрашиваю:
— Покажешь мне сына?
— Не уверена, что тебя пустят… — бормочет Лиза, но с кровати подрывается и ведет меня к выходу.
Мы преодолеваем небольшое расстояние и подходим к стеклянной стене. Лиза тычет в один из боксов и говорит, что там, внутри, мой сын.
— Я спрошу, узнаю, можно ли.
Лиза скрывается за дверью, а через минуту появляется с медсестрой, которая проводит меня внутрь. Помогает надеть перчатки и халат, шапочку. В этой смешной медицинской одежде я шагаю к боксу. Рядом идет Лиза. У меня от вида маленького сморщенного тельца внутри все сжимается. От отчаяния, от боли, от безысходности. Меня не было рядом, пока она вынашивала нашего сына. Я не мог ничего сделать, когда начались преждевременные роды, меня не было рядом.
— Такой маленький.
— Он вырастет, — обещает Лиза.
Крохотный… Я не представляю, как брать его на руки, когда его можно будет забрать из бокса. Об этом, кстати, нужно будет узнать у врача, ну и заодно предупредить его, что Лизу и сына из роддома буду забирать я, а не Тагаев. Не знаю, что он попытается предпринять, да и плевать, если честно. Он отобрал у меня женщину, но у него не получится отобрать сына.
Глава 42
Поверить не могу, что Тарас здесь. Рядом со мной. Держит меня за руку и ведет в палату после того, как мы насмотрелись на сына. Нас, к слову, оттуда выгнали. Пришла медсестра и сказала, что на сегодня достаточно посещений. Нам пришлось уйти. Я расстроена, ведь я так мало видела своего сына, так мало времени провела с ним вместе. Сердце болезненно сжимается, когда я думаю о том, что он там один. Лежит в этой холодной камере без тепла и ласки. Медсестра, конечно, сказала, что ему там тепло, ведь там поддерживается температурный режим — для недоношенных деток это очень важно — но разве какая-то камера заменит материнское тепло?
Тарас помогает мне зайти в палату и забраться на кровать. Я быстро укутываюсь по самую шею и пытаюсь не думать о том, как выгляжу. В палате есть зеркало. Я туда заглянула еще утром. Ужаснулась самой себя. Бледная кожа, запавшие глаза, темные круги под ними. Я и в беременность выглядела не лучшим образом, так как сильно похудела из-за недостаточного аппетита и постоянно плохого настроения. Психолог, с которым мне пришлось работать, диагностировала у меня депрессию. Легкую, препараты, как она утверждала, мне не нужны, да и нельзя было при беременности их употреблять.
После родов вроде как можно, и мы обсуждали возможность их принятия, только вот теперь я не уверена, что они мне нужны. Я когда сына увидела, такое тепло внутри появилось — не передать словами. Даже несмотря на то, что мы с ним не в одной палате, несмотря на то, что я родила раньше срока — чувствую радость. За долгие месяцы без этого чувства оно кажется чужеродным, абсолютно непонятным, но… желанным. Долгожданным, я бы даже сказала.
— Как ты себя чувствуешь? — первое, о чем спрашивает Тарас.
— Нормально.
— Я спрашиваю, потому что эта клиника мне не нравится.
Она — безумно дорогая. Частная и… конфиденциальная. Отец нашел ее и определил меня сюда наблюдаться. Врачи разговаривают мало, но зато держат язык за зубами, когда выходят за пределы клиники. Ну еще бы! За такие деньжища, в которые влетело отцу мое обследование и роды — я бы тоже на их месте молчала.
— Почему?
— Просто не нравится. У меня есть знакомые специалисты, которые смогут тебя осмотреть. И ребенка тоже. На сколько раньше ты родила?
— Всего на несколько недель, мне сказали, еще пара дней — и Матвея можно будет оттуда забрать.
— Матвея?
— Да, — киваю. — Тебе не нравится?
— Нравится, просто…
Замолкаем. Я чувствую себя виноватой. Такой виноватой перед ним. Я ведь боялась ему рассказать, а теперь все больше убеждаюсь, что все сделала правильно. Тарас за час проявил ко мне больше внимания, заботы и участия, чем родители за семь месяцев, что я жила дома. Да мы даже не виделись! Могли месяц даже не видеть друг друга! Мама с папой постоянно заняты, на работе или на приемах. У отца по-прежнему все хорошо, дела идут лучше некуда, и мама постоянно его сопровождает. Для меня ничего не изменилось. За единственным исключением, что я практически навсегда застряла дома.
В целях безопасности отец не позволял мне выйти. Запрещал ходить по торговым центрам, видеться с Идой даже у нее дома. Да и вообще жить полноценной жизнью. Я не понимала. Не понимала, почему ему можно ходить везде, матери можно, Демьяну, а мне — нет. Запрещено. Со стандартной оговоркой — в целях безопасности. Чьей? Моей? Я когда сбежала, никто на меня не напал, никто нас не преследовал. О моем существовании вообще мало кто знает, так зачем? Я по-прежнему не понимаю.
— Что с отцом, Лиза? Он по-прежнему тебя никуда не выпускает? Как сейчас обстоят дела?