Остановка в Венеции

Кэтрин Уокер Остановка в Венеции

Посвящается X. Б. и Дугу

Здесь посередине стоит стакан, а свет

— Это лев, приходящий на водопой. Там

И тогда стакан — озеро для него.

Наливаются алым глаза и когти алеют,

Когда свет погружает в воду пересохшую пасть.

Уоллес Стивенс. Стакан воды

Ах, Джорджоне! Есть те, кто опошляет,

И те, кто возвышает — одним прикосновением…

Марианна Мур. Благословен тот…

Глава первая

Я смотрела вслед постепенно набирающему ход поезду, осознавая, что поступила опрометчиво. Он уносил по рельсам единственных знакомых мне людей на всю Северную… да что там Северную, вообще на всю Италию. Медоточивый Гвидо, портье в нашем отеле, не в счет. Моего мужа и его не особенно развеселую компанию ждут Верона, Милан, Болонья и так далее, а в самом конце, через несколько недель, — Рим, Вечный город.

А я где?

На узкой платформе никаких опознавательных знаков. Кажется, вторая остановка после Венеции. Прекрасной, губительной, завораживающей Венеции, сотканной из воды и света. Той Венеции, в которой я только что побывала, но так толком и не успела узнать. Вот, наверное, с чего начался спор. С моих сетований. На которые тут же нашлись возражения, потом слово за слово — и вот я здесь, на платформе, а поезд несется вдаль.

О чем был спор? Не помню. Да и неважно, все равно ничего нового. Ведь тот долгий спор, что зовется супружеством, в любом случае — по крайней мере, у невезучих — выдыхается через несколько лет бесплодных попыток кому-то что-то доказать. Из него улетучивается оптимизм, надежда на откровение, все растворяется в клеклой жиже, в струях дождя. Жалкая жизнь. Влага и сырость пропитывают все и вся, потом собираются в тучи и проливаются обычными, едва высказанными упреками, до которых никому нет дела. У обоих супругов не остается ни надежд, ни сожалений, и уже одно это само по себе невыносимо. Так что уже не вспомню, откуда взялись эта отупляющая амнезия и глубинная безнадежность. Мы, кажется, разговаривали, иногда ведь надо перекидываться словами. Помню знакомую тоску, подкатывающую к горлу, и какой-то внутренний зажим, который у меня всегда появляется в этой угрюмой атмосфере, как будто все тело пытается сплющиться, сделаться незаметным. А еще осознание, что от присутствующих помощи не дождешься. Сгущающееся уныние. Так и буду до самой Вероны сидеть в этом горьком тумане. Милая Верона. Обретаемая в горести. Еще один неизведанный пункт.

И тут на меня накатило. Я поднялась, перешагнула, едва не споткнувшись, через вытянутые ноги мужа, стащила с верхней полки свой немудреный багаж и сошла с поезда.

Восемь лет брака — и пять минут, за которые поезд подошел к станции, остановился и снова тронулся. Как так вдруг? Какая задыхающаяся русалочка встрепенулась в моей задавленной душе и, сбросив оковы, полетела за глотком живительного воздуха? Что подумал Энтони? Что я просто пересела в другое купе? Что забилась в вагон-ресторан и дуюсь там на весь мир?

Поезд скрылся вдали. Пустынные пути, безлюдная платформа. Никем не занятая зеленая скамейка рядом со мной. Сплошная пустота кругом, как на необитаемом острове. Собственный чемодан показался мне чужим. В голове звенело, я стояла в растерянности. В воздухе запахло грозой. Даже молния сверкнула.

Я не говорю по-итальянски.

Я представила, как сижу в поезде, которого уже и след простыл, и почувствовала себя призраком.

На что я жаловалась там, в купе? Мы путешествуем — то есть, совершаем туры — по удивительным местам, в нашем маршруте самые красивые города мира. А мы смотрим на них как на какой-нибудь Чикаго или Цинциннати, не делая различий. Везде одно и то же: позднее заселение в какой-нибудь шикарный сетевой отель, пятизвездочный и безликий, без привязки к местности, ужин в номер, спать, завтрак в номер, настройка аппаратуры, концерт, свалиться с ног от усталости — и дальше по маршруту. Или повторить все то же самое на следующий день, возможно, с коротким перерывом на пробежку по магазинам или ланч. С ног от усталости валюсь не я, у меня сплошное безделье. А самой добраться от концертной площадки до города и побродить по нему в свое удовольствие — храбрости не хватает. Хотя очень хотелось бы. Но перспектива бродить одной убивает всякое желание. Раньше, по крайней мере, убивала.