Остановка в городе

Но я не выдержал. Я надел солнечные очки и, поскольку в прошлом году я отпустил бороду, то был уверен, что Рита не узнает меня. Я должен был пойти в этот приморский парк и убедиться, что у нее на пальце обручальное кольцо и что она укачивает ребенка, которому еще нет года. Сидя в трамвае, я неоднократно пытался мысленно нарисовать себе, что будет, если Рита узнает меня и ребенок окажется моим, но мое воображение не настолько богато и я не мог представить, как все сложится дальше. Я просто был не в состоянии думать о дальнейшем. Это навязчивое видение — женщина, качающая детскую коляску, — повторялось во всех снах, которые я видел в последнее время, и от этого у меня расшатались нервы, даже наяву это видение преследовало меня: бледная, совсем белая Рита, она ничуть не загорела за лето, и сине-белая детская коляска, в которой плачет мой ребенок! Невольно мне пришло в голову, что если женщина ходит на работу и должна одна растить ребенка, то вряд ли у нее хватает времени бывать на солнце.

Сойдя с трамвая, я отправился в парк не сразу. Я обошел здание кинотеатра, посмотрел рекламу и выпил газированной воды. Я собрался было пойти в кино или поехать обратно, но в конце концов, после долгих колебаний, пошел в парк. Риты не было. Только когда я уселся на ту же самую скамейку, что и в прошлый раз, я заметил, что погода ветреная и холодная. Я решил ждать, снял темные очки, чтобы не видеть зелень коричневой, и еще раз попытался утешить себя мыслью, что ребенок, возможно, и не мой, даже в том случае, если Рита не замужем. И все же ничто не могло меня успокоить, напротив, я чувствовал, что даже и в этом случае вина ложится на меня тяжким бременем, и мне хотелось сейчас же опуститься перед Ритой на колени и умолять ее стать моей женой.

Помню, я как-то спросил Риту, что она думает насчет того, если бы мы поженились.

Рита как-то странно взглянула на меня. «Ты ведь не хочешь этого», — сказала она спустя мгновение. Я понял, что она права.

«А если я серьезно?»

Рита опустила голову, мне стало не по себе, и я тут же хотел добавить, что действительно думаю об этом всерьез, но слова застряли у меня в горле. Что-то заставило меня промолчать.

«Смотри, ель цветет!» — неожиданно воскликнула она и побежала к ели, на ветвях которой были круглые белые цветы, словно украшения. Я сказал, что это, наверное, какая-нибудь болезнь.

Мы долго стояли под украшенной елью, и Рита гладила ее иглы. «Ты бы хотел, чтобы у тебя был ребенок?» — как бы между прочим спросила она.

Я как-то об этом еще не думал; сказал, что не думал, и что сейчас это не имеет значения.

«А я думала».

Я не мог различить, с какой интонацией она это сказала. Перед нами был луг, еще не скошенное поле огромных синих колокольчиков, бабочки порхали с цветка на цветок, и мне не хотелось думать о том, должен ли у нас быть ребенок или нет. Мне нравились женщины, а не матери, и я считал само собой разумеющимся, что незамужние женщины стараются избегать беременности. Поэтому я крепко прижал ее к себе, предполагая, что она воспримет это так, как захочет.

Помню, что в тот день произошла наша первая и единственная размолвка. Я обрывал лепестки ромашки, гадал, любит — не любит. Едва я успел оборвать первые лепестки, как Рита повернулась ко мне спиной и быстро пошла прочь. Я не понял, что с ней произошло, побежал за ней и попытался остановить, но она лишь на мгновение обернулась, чтобы с презрением посмотреть на меня. Долгое время мы шли друг за другом. Тут мне вспомнилось, что она относится к цветам как к живым существам. Обычно, очутившись в поле, женщины начинают срывать самые красивые цветы, которые попадаются им на глаза, а Рита только любовалась. Я был обижен до глубины души: из-за какой-то ромашки — к тому же это была всего лишь шутка — так разозлиться! Я решил, что это своего рода идиосинкразия, позволяющая поменять меня на один-единственный оборванный цветок. Я готов был идти все равно куда, лишь бы только подальше от этой глупой девчонки.

Я расхохотался — несмотря ни на что расхохотался, потому что вспомнил, как Рита, в конце концов, повернулась ко мне и, по-детски плача, стала просить прощения за то, что рассердила меня, объясняя, что она просто не могла иначе, но в тот раз это тоже рассмешило меня и я смеялся до слез. А сейчас я испугался своего смеха, этот уход в воспоминания был как сон, и вдруг я обнаружил, что уже вечер и я сижу в опустевшем парке. С моря, прямо в лицо, дул пронизывающий ветер. Я поднялся и зашагал к воротам парка. Ведь женщина, которую я видел несколько дней тому назад, могла быть и не Ритой, а какой-то другой, похожей на нее женщиной. Неожиданно для себя это меня успокоило, перед кинотеатром я остановился и вспомнил, что уже бог знает как давно не был в кино, а до начала сеанса оставалось как раз пять минут.

Возможность