Особый штаб «Россия»

Необходимо подчеркнуть, что еще зимой 1945 г. для ОРВС наступили очень трудные дни. «Я к февралю 1945 года ясно увидел, — вспоминал фон Лампе, — что оставаться в Берлине далее невозможно, так как поток различных повторных мобилизаций начал уже приближаться и к нам, иностранцам, и передо мною стояла определенная угроза попасть в ряды германского фольксштурма, на который должна была быть возложена оборона города. Такое применение меня и находившихся под моим руководством русских военных организаций было для нас совершенно неприемлемо, и потому я дал сигнал всем, кто к моим решениям прислушивался, начать уход на юг и запад…» [508]

Прошение фон Лампе о помощи, адресованное Смысловскому, выглядит весьма симптоматично. Хотя Алексей Александрович немало сделал, чтобы эмигранты вошли в состав РОА и не чувствовали себя там на правах униженных, окончательно сделать этого не удалось. Власов, как известно, не подписал корректный вариант «Обращения к бывшим солдатам и офицерам Белых армий» (подготовленный главой ОРВС), чем оттолкнул от себя известную часть представителей русской военной эмиграции. Даже персональное вступление фон Лампе в резерв генералов РОА (что имело, конечно, пропагандистское значение) не устранило двойственности, сопровождавшей непростые отношения русского офицерского корпуса с власовцами [509].

21 марта 1945 г. председатель ОРВС, уже осведомленный о формировании 1-й PHА и проблемах, связанных с ее созданием, обратился к Смысловскому с письмом:

«Многоуважаемый Борис Алексеевич!

С. Н. Ряснянский сказал мне, что Вам, для осуществления Вашей большой работы, нужны офицеры генерального штаба.

Считая, что в настоящий, исторический для России момент каждый из нас должен напрячь все свои силы — я как офицер генерального штаба готов предоставить себя в Ваше распоряжение.

Крепко жму Вашу руку, искренне уважающий Вас…» [510]

К концу марта 1945 г. фон Лампе лично приехал в штаб Смысловского, находившийся тогда в Вольхаузене. После коротких переговоров Борис Алексеевич (располагавший связями в ОКХ) согласился помочь ОРВС. «Чинам РОВСа, — писал он, — был указан маршрут и выданы соответствующие проездные бумаги» [511]. Конечно, такая возможность предоставлялась не всем, поскольку оформление большого количества командировочных документов, тем более в одну сторону, могло привлечь лишнее внимание к Смысловскому. Очевидно, что часть членов ОРВС просто влилась в состав 1-й Русской национальной армии. Однако самое главное — свыше 2000 человек избежало принудительной мобилизации в немецкое народное ополчение — фольксштурм.

Среди офицеров, оказавшихся на командных должностях в 1-й РНА, были чины из Русского охранного корпуса, 28 января 1945 г. юридически включенного в ВС КОНР. 16 февраля 1945 г. личному составу РОК приказали нашить на форму нарукавные шевроны РОА. Уже сами по себе эти приказы приводят к мысли, что командованию корпуса вряд ли разрешалось «делиться» офицерами, которых не хватало армии Власова (особенно младших командиров). И тем не менее, чины РОКа в 1-й РНА появились, а некоторые из них даже вошли в штаб Смысловского. В связи с этим появляется повод говорить о том, что Борис Алексеевич через ОКХ подбирал для себя недостающие кадры. Очевидно, что Смысловский, преследуя свои цели, действовал в обход ВС КОНР.

К концу марта 1945 г. более-менее обозначились контуры армии Смысловского, хотя процесс формирования 1-й РНА был еще только в начальной стадии, и до его окончания было слишком далеко, а времени уже совсем не оставалось. Примерно в это время произошло очень неприятное событие — в марте 1945 г. гестапо арестовало 26 солдат и офицеров Смысловского. В их числе, как уже нами отмечалось, был Б. С. Рихтер, заподозренный спецслужбами СС в шпионаже в пользу СССР. Можно только гадать, сколько усилий пришлось приложить Борису Алексеевичу, чтобы добиться освобождения своих сотрудников и отвести от себя новые подозрения в двурушничестве. Несмотря на крайне сложную ситуацию и неоднократные допросы в гестапо, Смысловский вновь удачно вышел из довольного тяжелого положения [512].