«Особый путь»: от идеологии к методу

ответил, что все грехи прощаются, сказал, что подтвердит это примером, и поведал следующее: «Мария Магдалина была нечестивейшей блудницей и многажды предавалась разврату, следовательно, совершала тяжкий грех. Однако за то, что однажды она уступила просьбе мужчины, попавшегося ей на дороге и склонявшего ее к прелюбодеянию, прося, чтобы она сделала это ради Господа, и он получил желаемое, она – спаслась и отмечена в списке святых (то есть в святцах. – В. Ж.) красным цветом – [все] по той причине, что не отказала в этом, но дозволила ради имени Божия» [Ульфельдт 2002: 304–305].

Мария Магдалина, как видим, спаслась странным образом, нерациональным и никак не согласующимся с этическим учением православной церкви. Совершенно очевидно, что для Федора индивидуальная нравственность прямого отношения к спасению не имела.

Не менее красноречиво и следующее свидетельство. В середине XIV века возник богословский спор между новгородским архиепископом Василием (Каликой) и тверским епископом Феодором. Речь шла о том, является ли рай только мысленным, как утверждал Феодор, или существует и рай видимый. Представления о существовании рая в географическом пространстве вообще довольно широко распространены в средневековой Европе, и воззрения Василия в этом отношении не отличаются оригинальностью. Богословствование Василия замечательно наивно и определенным образом свидетельствует о характере богословской мысли в средневековой Руси. В доказательство своей правоты он рассказывает среди прочего и историю о том, как Моислава-новгородца во время бурного плавания занесло на остров, где был рай. И там новгородцы обнаружили самосиянный свет и услышали райское пение:

И повелша единому другу своему взыти по шегл на гору ту, видти свт-отъ и ликованныя гласы; и бысть, яко взиде на гору ту, и абие въсплеснувъ руками, и засмяся, и побже от друговъ своих к сущему гласу. Они же велми удивьлешеся, и другаго послаша, запртивъ ему, да обратився скажет имъ, что есть бывшее на горИ той тако же сътвори, нимала възвратися къ своимъ, но с великою радостию побже от них. Они же страха исполнишася, и нача размышляти в себ, глаголюще: «Аще ли смерть случится, но вдли быхомъ свтлость мста сего». И послаша третиаго на гору, привязавъ ужищи за ногу ему. И тако же и тотъ въсхот сътворити: въсплескавъ радостно и побже, в радости забывъ ужища на ноз своей. Они же здернуша его ужищомъ, и томъ часу обртеся мертвъ. Они же побгоша въспять, не дано есть имъ дале того видти, свтлости тое неизреченныи, и веселия, и ликованиа тамо слышащаго. А тх, брате, мужей и нынча дти и внучата добри-здорови [БЛДР 1999: 46].

Стоит обратить внимание на то, что первые двое из перелезших через гору благополучно попали в рай, и попали туда явно по случаю – увидели и побежали, – совершенно безотносительно к их грехам и заслугам. Существенно, что в такую возможность верил один из первых иерархов русской церкви. При такой вере, естественно, строгая покаянная дисциплина оказывалась в лучшем случае факультативной.