Особый прием Гурова

– Да пошли вы со своим Рэмбо! Ну, показывал мне Сафронов его фотографию, и что? – заорал в ответ Лев.

– А то, что под ней написано, тебе прочитать лень было? Или очки дома забыл? Да если бы Самойлов Шике не позвонил, а потом сам не вмешался, ваши трупы еще очень не скоро нашли бы! – надрывался Боня, не обращая внимания на то, что водители других машин, а окна в его джипе были открыты, удивленно на него таращились. – Тебе, блин, сколько лет! Башка уже седая, а ты все супермена из себя корчишь!

– И не таких брал, – огрызнулся Гуров.

– Слышал! Навел справки! Только сколько тебе тогда годков было? – ехидно спросил Боня. – Ты лучше Сафронова попроси, чтобы он показал тебе фотографии всех тех, кто Витьку взять пытался, и что из этого вышло! А коль ты любитель по кладбищам шататься, то и на могилки тебя сводить можно! Считать замучишься, сколько их! А сколько еще не найденных трупов Коршун за собой оставил!

– Тем более его нужно было полиции отдать, – вернулся к началу этого скандала Лев.

– А мы люди законопослушные! Мы его отдадим! Только сначала кое о чем своем поспрошаем! – зловеще пообещал Боня.

Дальше они ехали молча, Гуров время от времени смотрел на лицо лежавшего с закрытыми глазами Володи и думал о том, как он потом будет объяснять ему тот совершенно неоправданный риск, которому подверг их обоих, и как ни пытался, так и не смог найти достойного и достоверного оправдания. А вот Никитин размышлял над словами Самойлова: не сотвори себе кумира, и, чем дальше, тем больше он понимал, что тот был совсем недалек от истины. Но как же ему было от этого больно!

Возле больницы их уже ждали, причем не только Сафронов, но и санитары с каталками. Гуров отдал генералу свой пистолет, чтобы не ложиться с ним в больницу, и сказал, что Витька Коршун у Бони. Больше ему не дали даже слова произнести, а тут же бесцеремонно уложили на каталку и повезли вслед за Володей, но он еще успел услышать за свой спиной, как Сафронов спросил:

– Боня, что за хрень?

– Гурова от злости совсем переклинило, а Коршун действительно у нас.

Дальше началась обычная больничная суета, потом операционный стол, укол и темнота! Очнулся Гуров уже в палате, где горело тусклое ночное освещение. Перевязанное и зафиксированное плечо не болело, но противно ныло. Он чуть приподнял голову, которая тут же закружилась, и, увидев на второй кровати спавшего Никитина, сразу успокоился. Хотелось не торопясь и отстраненно обдумать все, что произошло накануне, но не получилось – мысли были какие-то вялые, неопределенные, он понял, что это еще не отошел наркоз, и снова заснул.

Пятница

И началась у Гурова с Никитиным больничная жизнь: градусники, уколы, таблетки, системы и совершенно безвкусный завтрак, а в какой больнице бывает другая еда? Пришедший к ним лечащий врач, судя по седине и величественной осанке, явно не из рядовых, осмотрел их, заверил, что все идет нормально, и в ответ на вопросительный взгляд кивнувшего в сторону Володи Гурова только успокоительно покивал головой, давая понять, что с парнем все в порядке. А вот Гурову поведение Никитина категорически не нравилось – тот стал какой-то безразличный и молчаливый, съел завтрак, проглотил таблетки и сделал вид, что уснул. Проснувшись на время обхода, снова притворился спящим, и у Льва невольно появилась мысль: а уж не сломался ли парень? Если так, то плохо! А поскольку виной этому мог быть только он сам, то это было вдвойне плохо, причем в первую очередь для самого Гурова, потому что этого он себе никогда в жизни не простит. Лев с затаенной надеждой подумал, что это может быть просто последствие стресса, и решил подождать.

На самом же деле Никитин думал, как ему жить дальше. Происшествие на кладбище его не сломало – приходилось и под дулом стоять, и жизнью рисковать, но тогда это было осознанно, в этом был смысл, и его никто втемную, как вчера, не использовал. Вот он сейчас и размышлял о Гурове, вспоминал не только свое с ним знакомство и совместную работу, но и все, что слышал о нем от других. И постепенно пришел к выводу, что несчастный Лев Иванович – настоящий человек. Да, с ним очень трудно, но ему с самим собой еще труднее! И то, что он подверг его жизнь совершенно ненужному риску, было вызвано вовсе не желанием доказать всем и каждому, что он самый крутой, а какими-то высшими соображениями, о которых Гуров ему просто не счел нужным сообщить. И вот именно то, что он ему ничего не сказал, сейчас и мучило Володю больше всего, потому что получалось, что Гуров ему не доверяет. Ну, и как после этого работать с человеком, который тебе не верит? Который единолично распоряжается твоей жизнью, двигает тебя, как пешку, но при этом не верит тебе? Вот во всем этом Володе и предстояло разобраться. Затянувшееся молчание в палате было прервано приходом Сафронова. Он принес им обычные в таких случаях гостинцы, а потом основательно уселся возле полковника и спросил:

– Гуров, а от кого ты узнал, что компромат должен быть на кладбище?

Тайны теперь это уже никакой не составляло, так что Лев ему все подробно объяснил: