Особый прием Гурова

Парни послушно все сделали и даже поднажали на памятник сверху, чтобы он случайно не свалился.

– Пойдемте, – бросил Самойлов и первым двинулся по просеке в обратный путь.

– Не знаю, как вас и благодарить, Валерий Леонидович, – догнав его, заговорил Боня. – Если бы вы Шике не позвонили, что москвичи по кладбищу бродят, беда была бы! А так вы и их от смерти спасли, и Коршуна поймали! Да ведь если бы с Гуровым и Никитиным чего случилось, тут бы такой дурдом начался, что жизнь всего города в ад превратилась бы! А Коршун – это сволочь редкая! И хорошо, что его зарядили компромат искать, а не на Женькино убийство, потому что умелец он редкий! Мог бы и достать!

Он говорил еще что-то, ему вторил Шика, Самойлов изредка отвечал, а вот Гуров шел, прижимая к ране тряпку из собственной рубашки, и ему было так плохо, как еще никогда в жизни. И дело даже не в мандраже, который обязательно испытывает любой человек, счастливо избежавший смертельной опасности и только чудом оставшийся в живых, не в физической боли, а в боли душевной! Его, живую легенду МУРа, лучшего из лучших, провел какой-то сопляк! Нет, нужно было еще вчера, сразу же, как только получил информацию, ехать на кладбище и все забирать! Но нет! Он выстроил хитроумную комбинацию, которая закончилась крахом! Потому что этот сопляк, которого он, казалось бы, убедил помочь, вечером или даже ночью приехал на кладбище и… Тут Лев вспомнил, как глубоко сидел в земле памятник, какие тонкие, почти бесцветные травинки росли под ним – естественно, свет же туда не попадал! – и понял, что сопляк ни в чем не виноват, потому что кто-то забрал все оттуда уже давно! И где теперь это искать – совсем непонятно! За этими горестными размышлениями и самобичеванием Гуров не заметил, как они дошли до стоянки.

– Так, Коршуна – сами знаете куда! Раненых ко мне – у меня машина побольше! Панкратовский «жигуль» к Управе отгоните! – распоряжался Боня.

В его огромном джипе разложили переднее сиденье и с величайшей аккуратностью положили туда Володю, предварительно забрав у него ключи от машины Кости, а Гуров сел сзади прямо за спиной водителя.

– Я пойду, Боня, – сказал Самойлов, – у меня там рабочие без присмотра.

– Святой вы человек, Валерий Леонидович! – с чувством произнес тот. – И поклон вам нижайший! И не только от меня, а и от всех нас!

– Валерий Леонидович! Я вас в автосалоне жду! Приходите, пожалуйста! – попросил Шика.

– Да-да! – покивал им Самойлов, подошел к джипу с той стороны, где лежал Володя, и пожелал ему: – Поправляйся, парень!

– Спасибо вам огромное, Валерий Леонидович! Вы нам жизнь спасли, – прерывающимся от боли голосом тихо проговорил Никитин.

– Бывает! А потом ты сам кого-нибудь спасешь! – спокойно ответил Самойлов.

– Спасибо вам, – вынужден был сказать и Гуров.

– Господин полковник! Не утруждайте себя благодарностью, которой на самом деле не испытываете, – не глядя в его сторону, бросил Валерий Леонидович и опять обратился к Володе: – А ты, парень, на всю оставшуюся жизнь пойми, прочувствуй и прими к руководству одну великую истину: не сотвори себе кумира! Потому что расплачиваться за это приходится по высшей ставке, порой и жизнью, что ты сегодня практически и сделал! Будь умнее, а главное, оставайся человеком! Ну, все! Выздоравливай!

Он похлопал по кузову, и уже сидевший за рулем Боня, который терпеливо ждал, пока закончится эта процедура укладывания-усаживания-прощания, со словами: «Ну, погнали!» – тронул с места, а потом достал сотовый и позвонил Сафронову: – Господин генерал! Тут москвичей на кладбище малость зацепило, так я их в больницу везу. Вы уж распорядитесь, чтобы их там ждали, и подъезжайте прямо туда! Да нет! Мы здесь ни при чем! Впрочем, они вам сами все объяснят!

Гурову было так плохо, как еще никогда в жизни, в его душе бушевала такая неистовая ярость, что даже боли не чувствовалось, и он, не выдержав, сказал Боне:

– Между прочим, Коршуна нужно было полиции отдать.

Боня некоторое время молчал, а потом ответил, но не по делу, и в его голосе слышалось едва сдерживаемое бешенство:

– Как же я не люблю москвичей! – И тут он все-таки сорвался на крик: – Как же я ненавижу москвичей! Пуп земли русской, блин! Лезут в чужой монастырь со своим уставом! Приехали на чужую землю и шастают по ней, как по своей квартире! Ты какого черта сюда приперся? Мы что, без тебя не разобрались бы?

– Делать мне было нечего! Пошел к начальству и говорю, а дайте мне какое-нибудь дело посложнее! И чтобы дерьма в нем было побольше! И желательно в глубинке! Давненько я там не был! – съерничал в ответ Лев.

– Ладно! Понял! Ты человек подневольный! Послали – поехал!

– Хрен меня кто пошлет! – огрызнулся Гуров. – Я и сам всех послал бы! Да вот только моего друга и начальника за горло взяли! И поехал я только для того, чтобы его не подвести!

– Дружба – это святое! – немного поутих Боня, но тут же опять сорвался на крик: – Только какого черта ты вдвоем со своим мальцом, причем безоружным, на кладбище поперся? Ты что, глухой, не слышал, что Коршун на охоту вышел? Тебе что, генерал о нем ничего не говорил?