Особый отдел и тринадцатый опыт

Везде шел евроремонт, сопровождавшийся неизбежным в таких случаях грохотом перфораторов и визгом электроинструментов. Лишь в жилище Раисы Удалой царило патриархальное запустение: воняло чадом и канализацией, а из перевязанного изолентой крана непрерывно капала вода. Видимо, из-за постоянных отлучек у хозяйки до квартиры просто руки не доходили.

Кондакова Удалая встретила насторожённо, однако, узнав, что он не принадлежит к наехавшему на неё ведомству, а, наоборот, собирается восстановить попранную справедливость, сразу обмякла душой.

А тело у неё было и без того мягкое, даже на первый взгляд. Просто не верилось, что, имея на животе, заднице и бедрах такие подушки, можно без помех передвигаться в узеньких вагонных коридорах. Впрочем, вскоре выяснилось, что, несмотря на внушительные габариты, Удалая во всём соответствовала своей фамилии, являясь особой проворной, неунывающей и энергичной.

На жизнь она не жаловалась (да и грех было делать это, имея на себе столько золотых побрякушек), но вскользь упомянула о муже-алкоголике, обитающем в Вырице, и дочке-школьнице, оставшейся на лето в интернате для слабогрудых детей.

От обещаний Кондакова у неё взыграло сердце, что, в свою очередь, заставило ходуном ходить сдобные, полновесные груди, едва прикрытые домашним халатиком. Сашка Цимбаларь в этой ситуации, наверное, поддался бы соблазну, но Кондакова с пути истинного не сманили бы даже знаменитые сладкоголосые сирены, однажды едва не погубившие скитальца Одиссея.

Прихлёбывая английский чай с жасмином, он говорил:

– Конечно, поступили с вами несправедливо. Тут двух мнений быть не может. Как говорится, перегнули палку… Ну ничего, найдём подход к вашему начальству. Надо будет, через самые верха найдём. Но сначала расскажите обстоятельства дела.

– Обыкновенные обстоятельства… За пять минут до отправления, когда уже и провожающие подались из вагонов, подходит ко мне молодой человек и слёзно просит отвезти в Москву письмецо. Предлагает за это сто рублей. Я поупиралась маленько, он ещё сотню добавил. Только ставит условие, чтобы я опустила письмо подальше от Ленинградского вокзала, в крайнем случае на Казанском. Как же, буду я за двести рублей козочкой скакать! Сунула в первый попавшийся ящик. Теперь сама понимаю, что сглупила. Вот и всё… А через день налетела крутая контора. Давай всех подряд допрашивать, даже машинистов. Милка Царёва из соседнего вагона видела, как я письмо брала. Она, скорее всего, и стукнула. Сама, сучка, раньше икру из Астрахани чемоданами возила. Придёт пора, я с ней ещё посчитаюсь.

– Как с вами обращались на допросах? – участливо осведомился Кондаков, в прежние времена и сам не чуравшийся так называемых активных методов следствия.

– Нормально… Без грубостей. – Неприятные воспоминания не очень-то угнетали Удалую. – Минералкой угощали. Пробовали, конечно, запутать, но меня на мякине не проведёшь. Всё, что было, рассказала без утайки.

– Как выглядит молодой человек, передавший вам письмо?

– Я, в общем-то, особо не приглядывалась. Сигнал к отправке ждала… Помню, роста он был высокого, но собой щуплый.

– А лицо, глаза, волосы?

– На голове у него шапочка вязаная была, какие сейчас молодёжь носит, а на лице чёрные очки. Меня про эти приметы десять раз расспрашивали. Даже портрет с моих слов составили.

– Ага, – сказал Кондаков. – Значит, фоторобот уже имеется. Хорошо… А что можете сказать насчёт его голоса? Гундосил, картавил, заикался?

– Нормально говорил. Без всяких дефектов.

– Вы на его выговор внимания не обратили? Какой он: московский, питерский, рязанский?

– Скорее всего, питерский. Вот вы, например, иначе говорите.

– Что вы можете сказать о его одежде?

– Про шапочку вы уже знаете… Кроме того, на нём был свитерок, джинсы и светлая куртка. У нас в тот день холодновато было… А вот обувь не помню.

– Как вы думаете, почему на конверте не осталось отпечатков пальцев?

– Письмо у него в книге лежало, завёрнутое в целлофан. Говорил, когда опускать будете, не прикасайтесь к нему, а просто из пакета вытряхните в почтовый ящик.

– Это вам не показалось подозрительным?

– Как-то в спешке и не подумала. – Испугавшись, что сболтнула лишнее, Удалая ладонью прикрыла рот.

– Ничего, ничего, – успокоил её Кондаков. – Какая книга была в руках молодого человека?

– Большая… Чёрная… Похожая на Библию.

– Ваша подружка Царёва не могла её разглядеть?

– Вряд ли. Она только раз в нашу сторону зыркнула и сразу отвернулась. Сделала вид, что ничего не заметила, шавка поганая.

– Всё это, надо полагать, вы рассказали на предыдущих допросах?

– Ясное дело. Когда тебя два бравых молодца целый день вопросами мурыжат, тут любую мелочь вспомнишь. Даже то, какая ладонь у тебя чесалась и в каком ухе звенело… Уж лучше бы отодрали колхозом, меньше бы мучилась. Ой, извините за грубость! – спохватилась Удалая. – Я за последнее время так изнервничалась, так изнервничалась… Даже сыпь по коже пошла. – Она слегка распахнула халатик, чтобы эту самую сыпь продемонстрировать.